Млечный путь № 4 2016

Дождь все лил, холодный и противный. Капли стучали по шлему и разбивались мелкими брызгами о наплечники, стекали по лицу, неприятно щекоча нос, и затекали за ворот. Периодически вспыхивали молнии, чей резкий свет, пробиваясь сквозь полог крон в вышине, на миг разрывал полумрак – но угрюмый пейзаж не становился от этого менее угрюмым. Одна молния ударила так близко, что от обрушившегося практически в то же мгновение оглушительного грохота вздрогнули и рыцарь, и его ко всему привычный боевой конь. Казалось, само небо раскалывается на куски прямо у них над головами. А затем, еще до того, как слух Родгара успел восстановиться, Ветер вдруг вздыбился, а затем сломя голову поскакал назад.

«Стой!» – Родгар, едва удержавшийся в седле при этом маневре, натянул поводья, думая, что оглушенный громом конь потерял голову от страха. Но Ветер, кажется, впервые не послушал хозяина. А в следующий миг уже и Родгар различил нарастающий треск и скрип, сверху посылались сломанные ветки, а затем земля содрогнулась от тяжелого удара. На то место, откуда конь только что унес седока, рухнуло огромное дерево – давно уже подгнившее, а теперь окончательно добитое молнией.

– Спасибо, Ветер, – Родгар ласково провел рукой по мокрой холке. – Прости, что усомнился в тебе. Я чуть не разорвал тебе рот удилами, а ты просто старался меня спасти.

Наверное, я действительно плохой рыцарь, добавил он уже про себя. Да, я хорошо владею мечом, но разве меч решает все проблемы? Едва ли не чаще он их, наоборот, создает... Я самонадеянный дурак. Сперва отправившийся защищать Святую Веру, развязывающую войны во имя мира, истребляющую сотнями тысяч ради любви к ближнему и жгущую оппонентов на кострах ради божьего дара свободы воли. Потом – защищать этих крестьян, которые совершенно о том не просили и смотрят волками на непрошеного заступника. Теперь – пытающийся спасать одиноких несчастливцев, попавших в беду в этих лесах, но даже им раз за разом не способный помочь... за исключением одного-единственного, оказавшегося насильником и убийцей. Если бы я не вытащил его тогда из берлоги, как знать, может, и те девушки были бы теперь невредимы… может, их спутникам удалось бы отбиться от остальных разбойников... И вот теперь – даже собственный конь умнее меня. И даже ему я причинил боль, которую он не заслужил...

Упавшее дерево преградило путь, и оно было слишком толстым, чтобы через него прыгать (особенно в такую погоду, когда коню легко поскользнуться, отталкиваясь), так что Родгар поехал в объезд. Впрочем, лишняя сотня ярдов – ничтожная, ничего не решающая задержка...

Почему так получается, думал он под шелест дождя, почему благие намерения всегда заканчиваются так? Дело в устройстве мироздания, в порочности человечества или все-таки во мне самом? Хотя, конечно, кто сказал, что одно исключает другое... Может быть, его проблема в том, что он оперирует слишком абстрактными категориями. Будучи сам всего лишь человеком, пытается наставить на путь истинный целые страны и народы (а здешних переселенцев, хоть они или их родители и прибыли с его родины, по сути уже можно считать отдельным народом, и король еще хлебнет горя, пытаясь вновь, не формально, а фактически, вернуть их под свою руку...). И даже те, кого он пытается спасти с тех пор, как получил амулет, для него лишь общая категория «попавшие в беду» – поможешь одному, ступай, не задерживаясь и не оглядываясь, к другому... А может, одному человеку не следует пытаться исправить человечество или спасти какие-то большие группы людей? Не потому, что они в этом не нуждаются, а потому, что это в принципе неподъемная задача. Может быть, лучшее, что может сделать человек – это не пытаться облагодетельствовать весь мир, а сосредоточить усилия на другом человеке? Одном. Конкретном. И если бы так поступали все, это и было бы наилучшим... впрочем, он опять идет по порочному пути чрезмерных обобщений. Не надо думать обо «всех». Нет никаких «всех» – безликих, одинаковых, заслуживающих общего чувства, будь то хоть любовь, хоть ненависть...

«Тилли, как ты?» – мысленно позвал он. Но на сей раз девочка не ответила. Однако от камня на груди Родгара по-прежнему исходило ровное, спокойное тепло. Должно быть, Тилли просто уснула, намаявшись за день. Он не стал ее будить.

Гроза, наконец, уползла на северо-запад – туда же, куда стремился он сам (забавно – люди говорят о тучах, что они ползут, хотя на самом деле они движутся куда быстрее людей). В лесу, однако, становилось все темнее – солнце уже зашло. Тем не менее Родгар продолжал ехать сквозь сырую и холодную древнюю чащу в надежде добраться до мест, более подходящих для ночлега. Здесь, где на земле не было ничего, кроме гниющих листьев и не менее гнилых обомшелых коряг, невозможно было отыскать пищу ни для коня, ни для костра.