Млечный путь № 4 2016

Застолье было на той счастливой стадии, когда вино развязало языки и взвеселило сердца, но еще не огорчило желудки, и каждый, не забывая себя, стремится сделать приятное другим. Впрочем, часть гостей, из числа менее стойких почитателей Диониса, уже покинула собрание, общая беседа начала потихоньку расстраиваться, а речи пирующих утрачивать логическую связность. Так, после очередного возлияния, дородный Оронт, владелец гончарных мастерских, втайне завидовавший Ликургу, почувствовал необходимость поведать о собственных подвигах, свершенных им некогда на поле брани. К тому его побуждало не только тщеславие, но также прелести устроившейся рядом хорошенькой флейтистки. Все более распаляясь, он скоро вошел в раж и, ухватив со стоявшего перед ним блюда ногу косули, принялся размахивать ею на манер дубинки, представляя сражение в лицах.

– Было это еще при покойном Эвмене, дядюшке нынешнего государя. Тогда нам крепко досадили галаты. Но и мы в долгу не остались. Что называется, задали жару! – от избытка чувств Оронт выпятил объемистое чрево и выпучил глаза. – Хотя поначалу, врать не буду, туго пришлось. Варваров-то – тьма тьмущая! Как наперли – тут оробели и лохаги, и таксиархи, даже сам наш полководец, муж доблестный и храбрый. А начальник их, роста громадного и обликом чистый зверь, знай, копьем поигрывает да бахвалится: «Я, мол, вас в рутовый листок сверну!» Не стерпел я такого срама. Помню, ринулся в самую гущу, человек семь опрокинул одним натиском коня. А хулителя – мечом по шлему. Рассек до седла. Он так и грянулся: голова пополам, мозги наружу...

Раззадорившийся Оронт так взмахнул косульей ногой, что забрызгал жиром белоснежный гиматий Ликурга. До сих пор тот слушал его разглагольствования со снисходительной усмешкой, однако теперь счел себя уязвленным. Все-таки деревенщина этот Оронт. Не умеет обходиться в приличном обществе. Зря он его пригласил. Люди станут говорить, что Ликург принимает у себя всякий сброд, лишь бы его славословили. Нужно поставить хвастуна на место.

– Ты лучше расскажи, – обронил он ехидно, – как в Пафлагонии перепил на поединке сатрапа – деяние тоже доблестное и великий подвиг.

Флейтистка хихикнула, прикрыв рот ладошкой. Оронт побагровел и надулся, как Эзопова жаба.

– Да уж не хуже, Ликург, чем твои проделки с мальчишкой виночерпием, когда вы играли с ним в Зевса и Ганимеда. Ты, верно, и к женщинам проникаешь с тыла, будто презренный вор. Ни с одной порядочной копья не преломил – все гетеры да распутные бабенки, охочие дурить муженьков.

Теперь побагровел уже Ликург. Архелай, видя, что назревает гроза, поспешил вмешаться. Он питал привязанность к обоим: утонченному Ликургу, с кем приятно вести изысканные беседы об искусстве, и грубоватому Оронту, который, пусть звезд с неба не хватал, зато был добрым товарищем. Нельзя допустить, чтобы между ними разгорелась ссора.

– Полно вам, – сказал он примиряюще, – о вкусах и пристрастиях не спорят. По мне, каждый вправе поступать так, как ему по душе, если другому от этого нет ущерба. И не будем омрачать веселья глупой размолвкой. Ведь не радует нас, как бессловесных скотов, жизнь в одиночестве. Хорошее кажется еще приятнее, когда им поделишься, и беды тоже легче нести сообща. Для того и придумана совместная трапеза, где, поставив столы посредниками дружбы, ублажая других, мы и сами получаем удовольствие.

Но обиженному Оронту показалось, что Архелай принял против него сторону Ликурга. И, как это часто бывает, раздражение его выплеснулось на миротворца.

– Ты так складно говоришь о дружбе, Архелай, – начал он со всей язвительностью, на какую был способен, – на деле же поступаешь совсем не по-товарищески. Вот взять хотя бы твою свадьбу. Все уши нам прожужжал: женушка, де, у меня и умница, и красавица, Елена ей в подметки не годится – а мы только и сподобились, что увидеть кончик ее сандалии. Даже на брачном пиру как следует не погуляли. Когда стали петь эпиталаму, ты выскочил из опочивальни и заорал, что своим горланьем мы перепугаем невесту, а наутро выпроводил не солоно хлебавши. Хорош друг – нечего сказать!

Архелай смутился, поскольку в словах Оронта была доля правды.

– Ну что ты, дружище! Просто моя Орседика немного дикарка. Я ведь говорил: она воспитывалась вдали от людей и не привычна к нашим порядкам.

Однако Оронт надулся пуще прежнего.

– А мне сдается, причина здесь другая. Будь она и вправду тем сокровищем, что ты рассказывал, не стал бы ты ее от нас прятать. Совсем даже наоборот – так бы тебя распирало.

Архелай покраснел: Оронт невольно затронул самые потаенные его мечты.

А владелец гончарни продолжал, скривив толстые губы: