Млечный путь № 4 2016

Между тем котенок почуял чужаков и, возмущенный, что они так бесцеремонно разглядывают его госпожу, выгнул спину дугой и свирепо зафыркал. Оронт, по части вина, имевший более слабую голову, в сравнении с друзьями, и оттого податливый чарам Вакха, вытаращил глаза.

– Вот так диво! Почуднее, чем твоя жена... – Он протянул руку, чтобы схватить диковинное существо – и тут же с воплем ее отдернул: из располосованной кисти хлестала кровь. – Эта мерзкая тварь меня укусила!

Архелай ладонью зажал ему рот, но было поздно – Орседика проснулась. Мгновение она сидела, ошеломленная, с испугом и недоумением глядя на происходящее: чужие бородатые мужчины, невесть как очутившиеся в их саду, брань, возня... Потом пронзительно вскрикнула и выскочила из беседки.

Архелай отпустил шмякнувшегося на толстый зад Оронта, оттолкнул пытавшегося удержать его Ликурга и кинулся следом. Только теперь он понял, что натворил.

Орседику он нашел в самой дальней комнатке гинекея. Девушка забилась в угол, как затравленный зверек, и всхлипывала, дрожа всем телом. Архелай опешил. Кроме того глупого случая на рынке, он никогда не видел Орседику плачущей и теперь ожидал всего: криков, гнева, даже что она вцепится ногтями ему в лицо – только не слез. Но хмель еще бродил в нем, а стыд и сознание вины пробудили раздражение, вспышку досады. И это обратилось против Орседики. Он позволил слабости взять над собой верх, а слабость всегда жестока. Совершив бесчестный поступок, Архелай был отвратителен сам себе, но ведь все из-за нее, это она заставила его так почувствовать! Прежняя нежность и восхищение уступили глухой злобе. Охваченный неприязнью, он вгляделся пристальней. Какая она некрасивая, когда ревет: лицо сморщилось, веки распухли, губы трясутся. Где только были его глаза? Чего, спрашивается, дурень расхвастался? Разве это волосы – грива! Грудь недостаточно полная и мягкая. Бедра худые. Ноги голенастые. Локти торчат. И замашки, как у дикарки: сразу видать неотесанную лесовичку. Ни тебе утонченности столичной гетеры, ни благородной стыдливости девицы из хорошей семьи. Небось, перед своими козлоногими дружками не больно стеснялась! Однако Архелай попытался сдержаться: жена все-таки. Сам выбрал – никто ни неволил. Он неловко коснулся ее плеча.

– Ну, будет уже. Хватит.

Орседика замотала головой. Слезы хлынули ручьем сквозь пальцы.

– Как ты мог? Ведь ты обещал!

Архелай помнил, что действительно обещал никогда ее не обижать, но это лишь уязвило его еще больше, подлило масла в огонь. Довольно хныканья и бабских штучек. Он притянул девушку к себе и хотел поцеловать – тогда она замолчит.

Однако маленькие кулачки с неожиданной силой уперлись ему в грудь. В голосе Орседики был страх и брезгливое изумление.

– Ты пьян!

Это окончательно взбесило Архелая. Багровое лицо передернуло гримасой. Да как она смеет его попрекать? Он – мужчина, а значит, в своем праве, хоть бы и трижды напился. И вообще слишком долго позволял этой пигалице собой командовать, корчить здесь богиню. Подумаешь, Артемида выискалась! Но теперь он ей покажет, кто в доме хозяин и как надо почитать супруга и господина. Обойдется прекрасно и без ее согласия, сам возьмет то, что ему принадлежит.

Во власти какого-то злобного вожделения, матерью которого была ненависть, а не страсть, он навалился на Орседику, впился в разжатый насильно рот, отпечатав на его бархатистой изнанке следы своих зубов. Ласка, забота, нежность – все было забыто. Он покрывал ее грубо, как жеребец кобылу, подминал, метя пронзить коротким, яростным тычком. Девушка отчаянно сопротивлялась, билась под ним, пытаясь высвободиться. И когда Архелай уже почти овладел ею, в последнее мгновение, извернувшись, сумела его оттолкнуть и нанесла удар. С запертым дыханием, согнувшись от боли, он выпустил ее и рухнул ничком. И сразу же лопнула пелена безумия, уступив ужасу того, что он невольно содеял. Боги великие, ведь это его обожаемая девочка, маленькая нимфа, лесная зорька! Это ее он сперва поносил, а потом насиловал, как охваченный похотью скот! Теперь Орседика никогда ему не простит, потому что такое простить невозможно. Обманувший доверие хуже убийцы. Оскверненное тело еще залечит свои раны, но тому, что надломилось в душе, уже не срастись и не распрямиться. И напрасно он стал бы оправдываться, твердить, что виной всему – не глупое хвастовство, низменное тщеславие, а его безмерная любовь, преклонение перед ее красотой, желание разделить с другими гордость от того, как она прекрасна. Что преданность толкнула его на предательство. Все это – пустые, жалкие слова, ничтожные уловки раздавленного самолюбия. Он поднял голову. Орседика была уже в дверях, она даже не оглянулась. Архелай хотел закричать, остановить ее, вернуть, но из груди вырвался только глухой стон, похожий на предсмертный хрип раненого животного. Он скорчился на полу и, не обращая внимания на сбежавшихся перепуганных рабов, впился зубами в руки.

* * *