Млечный путь № 4 2016

выкрикнул Боренька рассветному солнцу, трясясь в кузове рядом со своим чемоданчиком. Он был уверен, что теперь все будет хорошо.

Минск встретил Бореньку пылью разрушенных улиц. Каменное крошево и обгорелые, торчащие во все стороны, доски поразили его. Города не было. Лишь очерченное кровью и разбросанным хламом место, где когда-то стояли дома, бегали дети, отчаянно лаяли собаки, а бродячие коты устраивали крышечные спевки. Вместо райкома комсомола с цветочными клумбами была глубокая воронка, и Боренька долго ходил вокруг, заглядывая в нее, словно разыскивал остатки тех цветов, что в далекой своей жизни рвал для Розочки.

Инженеры утверждали, что отстроить город невозможно – уж очень много каменного крошева с таящимися под ним неразорвавшимися снарядами и авиабомбами. Уж очень много крови и почти ни одного уцелевшего здания. Уже начали планировать новый Минск, в стороне от старого, разрушенного, но минчане не желали отдавать свой город. Нет, если кому-то хочется построить еще один город – пожалуйста! Чем больше городов, тем лучше. Но Минск будет стоять там, где и стоял! Пусть от города остались только пыль и пепел. Это не страшно, ведь именно пылью и пеплом удобряют землю, чтобы она родила стократ. И все больше людей, стекающихся в родной город, выходило по утрам на улицы – разбирать завалы, находить и обезвреживать бомбы и снаряды.

Жизнь понемногу налаживалась, и на окраинах разрушенного в пыль города уже поднимались деревянные бараки – временная мера для решения жилищного вопроса. И Сара ждала Бореньку в одной из таких барачных квартирок.

Соседи были поражены: капитан Элентох, молодой, красивый и неженатый, не привез ничего с войны, кроме обшарпанного чемоданчика! Те, к кому возвращались фронтовики, расстилали пушистые персидские ковры на щелястом барачном полу, в крошечных комнатушках наперебой стучали немецкие «Зингеры», прострачивая модные европейские ткани, хлипкие оконные рамы украшались изящными занавесками, а дворничиха могла выйти с метлой, нарядившись в шикарный лисий воротник, привезенный сыном или мужем из далекой поганой Германии.

Капитан Элентох подарил матери тонкое золотое колечко, похожее на то обручальное, что она отдала на неведомой станции за кусок желтого сала, черное платье из плотного шелка, да пушистую теплую шаль. И все.

Барачные соседи, которые в прошлой жизни были соседями по улице, болтали, что молодой Элентох держит в чемоданчике под кроватью запасное обмундирование и ничего больше.

– Элентохи всегда были голодранцами, – шептали друг другу на ухо. – Это еще Циля Соломоновна говорила! Вот посмотрите на Бореньку! Вернулся – ну, герой! Капитан! Вся грудь в орденах! А что привез? Хоть бы о матери подумал, шлемазл…

Боренька же на соседскую болтовню внимания не обращал. Но, покараулив несколько дней у окошка, занавешенного марлевой шторкой, углядел мелькнувшие во дворе генеральские лампасы и, опознав в их владельце Льва Ильича Лифшица, подхватил свой чемоданчик, помалиновев натугой, и отправился в гости.

Лев Ильич, вспомнив в этой войне былые подвиги гражданской, дослужился аж до генерала и теперь ожидал нового назначения, проживая пока по-простому – в бараке, как и остальные минчане. Правда, его барачная квартира была куда как больше, и в ней имелась не только горячая вода, но даже и телефон, но это уже частности. Розочка была при отце, а Циля Соломоновна умерла еще во время войны от воспаления легких где-то в эвакуации.

Умная Сара сообщила сыну всю эту информацию, и Боренька явился к Льву Ильичу подготовленным.

– Мазаль тов, Лев Ильич, – совсем по-домашнему поприветствовал Боренька генерала и бухнул под ноги чемоданчик. Хлипкие доски пола крякнули и просели от тяжести.

Лев Ильич тряхнул пухлыми щеками, вгляделся в визитера и всплеснул руками – в точности, как любила это делать Циля Соломоновна.

– Боренька Элентох?! Вот уж не ждал! Да каким молодцом! Розочка, ты только посмотри, какой Боренька стал красивый! И капитан!

Он и говорил так же, как говорили на той разрушенной снарядами и бомбами улице, в далекой другой жизни, и это странно не сочеталось с генеральскими лампасами и гордо висящим на проволочных плечиках кителем.

Боренька вздохнул, выдохнул, поднял глаза на Розочку, выглядывающую из-за плеча отца. Нет, не поблекли краски, Розочка была еще красивее, чем помнилось. И четвертая мирная жизнь потянула Бореньку со страшной силой.

Девочка моя,
Завтра утром ты опять ко мне вернешься,
Милая моя,
Фэйгелэ моя,
Грустноглазая,
Папа в ушко майсу скажет, засмеешься.
Люди разные,
И песни разные…

Дважды раненный, прошедший всю войну, начинавший простым бойцом и закончивший офицером, Боренька твердо посмотрел в глаза Льва Ильича и заявил:

– Да я к вам, собственно, по делу. Жениться вот хочу. На вашей Розочке.