МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ №3, 2016(18)

– В воскресенье. Я позвонил после спектакля. Ей было приятно: возвращалась домой, входила – и тут мой звонок. Она не торопилась, не сразу отвечала. Может, искала мобильник в сумочке. В Бостоне в это время был еще день, я сидел у себя в кабинете и смотрел на часы…

Ладонь Лены шевельнулась под его ладонью, и он поспешил закончить:

– Она сказала, что все прошло, как обычно, были аплодисменты, но не овации. Букет всего один. Рядовой, в общем, спектакль.

– Какой?

– Что? А… «Зимняя сказка», конечно. У Ады был контракт на весь сезон только на «Сказку».

– В воскресенье, – тихо сказала Лена, – спектакля не было, мы с Адой гуляли по набережной, посидели в кафе в «Бейт А-опера», а потом приехал Шауль и повез нас в Сарону, это… вы не знаете.

– Сарона, – припомнил он. – Ада рассказывала. Новый район в Тель-Авиве, она говорила, там очень красиво. Сделано в стиле немецкой колонии тридцатых годов.

– Вот как, – задумчиво произнесла Лена. – Значит, и у вас… Там мы тоже посидели в кафе, я поехала к себе, Ада с Шаулем – домой.

Дыхание у Лены прервалось.

– А ночью позвонил Шауль… я не узнала его голос… сказал, что Ады больше нет.

– Как она… умерла? – Он хотел знать. Никто ему не сообщил подробностей. Только факты. Инфаркт. Почему? Приступ? Приезжала скорая?

– Перед сном всегда выпивала стакан теплого молока. Шауль сказал: она пригубила, уронила стакан, схватилась обеими руками за спинку стула и… упала. Так она падала на сцене… Кстати, Ада играла не в «Зимней сказке», а в «Чайке». Аркадину. В Камерном не ставят Шекспира, а Чехова любят… Шауль ее подхватил, вызвал «скорую». Приехали быстро, но Ада уже…

– Почему?! – вскричал Купревич. Это был очень важный вопрос, на который он пока не получил ответа. – Инфаркт! Здоровая женщина! В детстве у нее были с сердцем проблемы, но все прошло…

Лена долго молчала. Так показалось Купревичу, ждавшему ответа. Молчание могло продолжаться несколько секунд, несколько минут… вечность.

– Может, переволновалась? – неуверенно произнесла Лена. – Доктор Бернин из «Ихилова»… это больница… показал мне статистику инфарктов у молодых.

– Я не о том, – с досадой перебил Купревич. – У нас, если вдруг умирает человек, без видимой причины, обязательно вмешивается полиция, назначают… в общем, исследуют… И не разрешают хоронить, пока не проведут экспертизу. А здесь… Я вылетел первым же рейсом и все равно не успел.

– Я поняла, – Лена осторожно высвободила ладонь. – Полиция приезжала, конечно, врач «скорой» вызвал сразу. Вы должны знать… У нас положено хоронить в тот же день, до захода солнца, но полицейский эксперт потребовал… ну, вы понимаете… такая ранняя смерть… Доктор Бернин, а он большой специалист, подтвердил диагноз. Ужасно! Свидетельство о смерти выдали только вчера утром, похороны состоялись в три часа. В восемь приехали вы и… тот, другой.

– Мне сказали по телефону, что дождутся моего прилета, я же муж. – Он подумал, что при сложившихся обстоятельствах это слово прозвучало не так, как должно бы.

– Кто сказал? – удивилась Лена. – Кто мог сказать такую…

– Звонил режиссер… не помню фамилию. Он не очень хорошо говорил по-английски, но я понял. И билет получил по электронной почте. Он сказал, что театр оплатил.

– Ада всегда работала только с одним режиссером. С Шаулем. В театре мало с кем общалась. Она не очень жаловала актерскую среду. Сплетни, зависть, интрижки… Ада много лет работала в Камерном, но друзей не завела.

Глупости. Ада обожала театр. И подруги у нее были. Регина Шустер, Коринна Байдмауэр. Многие роли они играли по очереди. И среди мужчин у Ады были в театре приятели. Из-за Мела Шервуда он с Адой как-то повздорил, ревность была глупая, но разве ревнуют по-умному?

– Простите, Лена, – пробормотал Купревич. – Я здесь, как… Не представляю, что делать дальше.

– Поедем, купите для телефона здешнюю сим-карту…

– Но тогда будет очень дорого звонить в институт. Может, лучше… Собственно, кому мне здесь звонить? Только вам?

Улыбнулась Лена, или ему только показалось?

– Как хотите. – Она сделала паузу. – Сколько вы еще тут пробудете?

Он не думал об этом. Собирался увезти Аду домой и похоронить там. Еврейское кладбище в Бостоне было местом, куда они с Адой изредка приходили помолчать. Они действительно не говорили ни слова, пока прогуливались вдоль памятников, молча читали надписи, сидели, обнявшись, на скамейке в центральной аллее, а потом, повинуясь вдруг возникшему ощущению, одновременно поднимались и, взявшись за руки, шли к выходу. Что-то менялось в них, что-то возникало хорошее, все их размолвки забывались. Иногда приходила мысль, что здесь когда-нибудь они с Адой тоже… Когда-нибудь. Очень нескоро.

– Не знаю, – сказал он. – Понятия не имею. Что мне здесь делать?

Взгляд Лены, брошенный искоса, сказал ему больше слов: верно, делать вам тут нечего, и хорошо, если вы уедете сегодня же.

– А этот… другой?

Они забыли о Баснере. Может, Лена помнила, а он забыл. Не хотел о нем думать.