МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ №3, 2016(18)

– Лена… – сказал он. Ее волосы пахли шампунем, он вспомнил запах, таким шампунем пользовалась Ада. И волосы красила так же. И руки его, обнимавшие Лену, вспомнили… Этого не могло быть, это, конечно, было не так, а может, он потому и вспомнил сейчас разговор с Адой в тот день – потому что шампунь, и краска для волос… Кто знает, какие мелочи вызывают обратные во времени эффекты?

– Так ты либрацию учитывал? – голос Лермана звучал, как набат. Оглушал.

– Я назвал это автоколебательным процессом.

– Ну… – протянул Лерман. – Назови явление хоть так, хоть этак, суть не изменится. Ты ведь вспомнил?

– А ты? – агрессивно отозвался Купревич.

– Господи… – пробормотал Баснер, на которого никто не обращал внимания. Он опустился на пол. Сел, прислонившись к спинке кресла, в котором сидел Лерман.

В сумочке Лены затренькал телефон, но она будто не слышала. Или не хотела слышать.

– Да ответьте же! – раздраженно сказал Лерман. – Голова и без того, как колокол. Это наверняка Шауль, и я даже могу представить, что он вам скажет.

Купревич тоже мог представить. Ему казалось, что он слышит и понимает каждое слово, хотя говорил Шауль тихо и на иврите, а Лена крепко прижимала телефон к уху.

Что сказала Лена в ответ, он не понял.

– Ну? – спросил Лерман, когда она бросила телефон на кровать.

– Шауль не в себе… Глупости говорит. Наверно, нужно поехать к нему, иначе он…

– Кроме вас, некому? – Лерман говорил, как следователь, добивавшийся от подследственного точного и правильного ответа. – Есть же у него родственники!

– Конечно…

– Что он сказал?

Вместо Лены ответил Купревич. Он не понял ни слова и слышал не все, но ответ знал.

– Шауль сказал, что убил Аду и хочет сделать заявление в полиции.

– Так? – спросил Лерман у Лены.

Она кивнула.

– Послушайте, – Лерман заговорил быстро, глотая слова, он волновался, и Купревич сейчас хорошо его понимал. – Послушайте, нам надо зафиксировать все, что каждый – я уверен, что каждый, вот и Шауль тоже… каждый вспомнил. В том числе Бас… Где он, а? Куда он… А, вы тут, нет, не вставайте, сидите и говорите, вы первый, вы тут самое слабое звено… я имею в виду информацию. Не думайте, просто говорите вслух. Елена и ты, – он ткнул пальцем в сторону Купревича, – включите телефоны на запись. Я не уверен, что, когда либрация закончится, хоть что-то сохранится. В нашей памяти – точно нет, но… Включили? Хорошо. Говорите, Баснер. Быстро. Громко. Ну!

– Она мне позвонила. Три дня назад. Или четыре? Вечером. То есть у меня был вечер. А в Тель-Авиве уже почти утро. Она была… Она сказала… Подождите… Что…

– Быстрее! Говорите, не думайте, не пытайтесь вспоминать!

– Она меня бросила! – Баснер поднялся на ноги, вцепился обеими руками в спинку кресла, кричал Лерману в ухо, и тот наклонился вперед, взглядом спросил у Купревича, идет ли запись. – Бросила! Ради какого-то актера. Шани? Шмони? Сказала, что домой не вернется! Она смеялась! И тогда я объяснил, кто она такая. Я сказал, что приеду в Израиль и убью обоих. Убью! Я кричал это, я это повторял… А она молчала… Я думал, она меня слушает… Понял, что это другое молчание. Мне показалось… Как будто игла вонзается в сердце. Не мое. Я чувствовал все, что чувствовала Ада. Я еще несколько раз крикнул: «Приеду и убью!»

Баснер замолчал, дышал он тяжело и опять опустился на пол, будто хотел спрятаться от всех за широкой спинкой кресла.

– Дальше! – нетерпеливо выкрикнул Лерман.

– Я убил ее, – отчетливо проговорил Баснер. – Слово убивает вернее ножа.

– Ну… – протянул Лерман. – Да. В данном случае – определенно. Я тоже и тогда же… Нет, я даже не стал с Адой говорить. С некоторых пор я читал ее почту. Неважно, была Ада в это время рядом со мной или на другом конце планеты. Я читал ее почту и видел, как она… Это был не актер, а режиссер. Он пригласил ее в ресторан. Ада любила… Неважно. Потом они обменивались письмами. Каждый день. Утром и вечером. Письма становились все более… А недавно… Дня четыре назад, да. Я понял, что она осталась у него на ночь. Послушайте! На меня обрушилось небо. Я написал ей. Все, что думал в тот момент. Процитировал кое-что из ее писем к нему. Написал, что убью обоих. Найду способ. Назвал ее… Она заслужила. Отправил письмо и весь день не понимал, на каком я свете. В какой реальности. А вечером позвонила женщина и сказала, что Ада умерла.

– Боже, боже… – бормотал, не переставая, Баснер.

– Я тоже, – сказал Купревич и отодвинулся от Лены. Он хотел, чтобы она была рядом, хотел чувствовать ее тело, слышать ее дыхание, но понимал, что, если она будет рядом, будет по-прежнему сжимать его ладони, он не сможет сказать ни слова. А если промолчит, то скоро, он был уверен, забудет, что сейчас вспомнил. Ясно. Отчетливо.