– Не исключено, что я именно про это и думал, когда пришел в один малопочтенный, но популярный журнал. Там под двумя-тремя псевдонимами я отвечал за всю культуру и искусство, которые только умещались на его страницах.
Возле кабинета редактора было настоящее вавилонское столпотворение, разве что все сотрудники были непривычно молчаливы и усердно делали вид, что оказались рядом с дверью Верховного Жреца совершенно случайно.
Я подошел поближе и шепотом – потому что на меня уже повлияла общая атмосфера – спросил, что случилось. Терри Рэмзи ответил мне, что к редактору пришел продать свою историю единственный уцелевший матрос «Мэри Диринг».
Но я по-прежнему не понимал, почему этот визит вызвал такой ажиотаж. Дело в том, что это был не первый самозванец, который приходил в журнал, выдавая себя за «единственного Уцелевшего, который знает Тайну». Все журналы с момента, как «Мэри» прибыла в порт, собрали неплохой урожай беззастенчивого, иногда вполне правдоподобного вранья. Несколько журналов уже были осмеяны конкурентами и были вынуждены напечатать опровержения; никто не хотел оказаться в их числе.
– Он очень похож, – взволнованно сообщил Рэмзи. – И пришел уже не в первый раз, а во второй – ты его в прошлый раз пропустил. Верховный Жрец уже экзаменовал его по кораблю, и он на все ответил правильно. Даже цвет обивки в капитанской каюте назвал, который он никак не мог угадать по фотографии!
– А трубку принес? – скептически спросил его я.
– Нет. Он говорит, она раскрошилась у него в зубах.
– Выразительная деталь. И как же он спасся?
– Он обещал рассказать это сегодня, – снова понизив голос, сообщил Рэмзи, и тут дверь открылась. Оттуда вышел ничем не примечательный молодой человек и, опустив глаза, торопливо прошел по коридору. Все замерли, провожая его взглядами, и только хлопок двери послужил командой «отомри».
Манера двигаться выдавала в юноше вспыльчивого, нервного холерика; он был худощавый, но широкоплечий, загорелый, с тонким ртом, вялым подбородком и большими карими глазами на длинном узком лице. Я отлично помню, как вместе со всеми украдкой бросал на его лицо любопытные взгляды. Я счел его неглупым, энергичным, возможно, склонным к жестокости юношей; но меня удивило, что он ничем не отличается от тысяч своих ровесников в этом возрасте.
Как вы знаете, я пользуюсь репутацией неплохого физиономиста, и начал завоевывать ее еще в ранней юности.
И, надо сказать, что я сразу, с первого взгляда, проникся к этому юноше инстинктивной неприязнью. Я безотчетно поверил, что он самозванец, потому что Трагедия не прикасалась к его лбу, губам и глазам своим резцом.
Дверь кабинета открылась снова, и в коридор вышел сам Верховный Жрец с превосходно отлакированной маской невозмутимости на лице. Тем не менее мне почудилась растерянность под этой маской. Заметив меня, он почти улыбнулся и отрывисто пригласил к себе в кабинет.
Там он пересказал мне историю Джефсона и спросил, могу ли я закамуфлировать ее так, чтобы она вышла в приемлемом для читателя виде…
У. М. Т. сделал небольшую паузу, чтобы смягчить пересохшее горло грогом.
– Так вот, «Джефсон» рассказал редактору, что Мэри Диринг ходила скованно и неуклюже, как будто постоянно испытывала сильную боль. Что капитан Диринг сам заставил вышивать ее как свадебный подарок картину «Король Кофетуа и нищенка», чтобы она не забывала, чем ему обязана вся ее семья. Он воткнул ей в руку ее вышивальную иглу на глазах у второго помощника и кока: капитану показалось, будто она вышивает слишком медленно и неохотно. И что каждую ночь до ее исчезновения из каюты неслись стоны, иногда – звуки ударов, а потом – тихий плач. А вот капитан Диринг до ее исчезновения выглядел как абсолютно счастливый человек и ходил по палубе, солнечно улыбаясь.
Она исчезла на следующую ночь после «инцидента» с иглой…
У. М. Т. остановился, проверяя, какое впечатление произвела на нас эта история; а может, и ему самому требовалось перевести дух.
– Мысленно я делал заметки, чтобы, превратив рассказ матроса в вульгарную сенсационную байку, смягчить и сгладить произведенное на меня впечатление. Что-то наподобие: «Безумные сцены ревности, звуки ссор из каюты, плач… однажды утром обнаружилось, что миссис Диринг пропала с корабля, а стюард вспомнил, что ночью слышал странный звук, похожий на всплеск…»
И все равно, меня пробирала дрожь, когда я думал про бледное осеннее солнце, серое небо, серый туман, темно-зеленые холодные воды… про монотонную работу и нарастающую тоску, про хрупкую деревянную скорлупку корабля, который плывет, оставаясь на месте, потому что повсюду лишь небо и море, тусклое, гладкое, равнодушное; про понимающие взгляды и потупленные при виде миссис Диринг глаза, про мысли, которые роились и навевали улыбку ничем не примечательному джентльмену средних лет...
А дальше Жрец вдруг замялся, подбирая слова.
– Джефсон утверждает, что через три дня миссис Диринг… вернулась, – наконец произнес он.