И Ромул взялся искать средства к спасению. Сообразительный, ловкий и наделенный к тому же острым зрением, он быстро обнаружил слабое место в своем узилище, принялся за работу и через короткое время уже справился со щеколдой и раскрыл клетку. С проворством, присущим любой человекообразной обезьяне, он прыгнул и невредимым оказался на дороге.
Никто из сонных, утомленных жарой возниц не заметил побега, но примат был сметлив, чутье подсказывало – необходимо скрыться, что он и проделал, прыгнув в придорожные кусты. Там он просидел все время, пока мимо тянулась процессия цирковых фургонов. Но вот и последний скрылся за изгибом дороги. Теперь перед ним расстилался весь мир.
Его свобода была огромной, и у нее был чудный запах. Но в то же время, она обескураживала. Движимый привычкой, почти инстинктом, он подпрыгнул, решив покачаться на трапеции, что всегда свисала с потолка любой клетки, где бы он ни обитал. Но конечность его зацепила только воздух и ничего более. Это смутило и даже немного испугало примата. Но пугало не только это: он привык видеть мир сквозь решетку клетки, и теперь оказалось, что он куда шире и ярче, чем представлялось. А затем, к удивлению, он открыл, что над головой у него не нависает грязный потолок и вообще нет никакого полога, а если что и есть, то очень далеко и высоко – огромное, яркое, синее и такое безбрежное и глубокое, что и это открытие его ужаснуло.
Но тут иное отвлекло его внимание: из норы вылез суслик и замер в неподвижности. Примат разглядывал зверька с большим интересом, а затем, подобравшись, помчался к нему, но… больно наколол ногу и остановился. Суслик тем временем исчез, и это озадачивало. Не обнаружив зверька, он огляделся кругом и увидел двух сов – те сидели на бугорке неподалеку и глядели на него так, как могут смотреть только совы – внимательно, торжественно и очень важно. Взгляд их внушал благоговение. Но обезьяна, даже человекообразная, остается обезьяной, и с любопытством он справиться, конечно, не мог. А потому стал подбираться к птицам. Но, памятуя об уроке, делал это медленно и осторожно. Вот он приблизился и остановился. Потом присел на землю и принялся строить рожи. Он знал, что на зрителей это всегда производит впечатление, но совы смотрели на его кривляние совершенно безучастно. Ромул почесал голову и задумался. Затем сделал выпад вперед – как будто хочет схватить их, а они вдруг… взлетели и унеслись прочь. Примат остолбенел от изумления – сидя в клетке, он никогда не видел, чтобы кто-нибудь
Но примат не способен был сосредоточиться на чем-то долго. Тем более что мысли его устремились в иное русло: вдалеке он увидел дом, у его ворот кто-то стоял. Ромул пригляделся и понял – это человек. Ему было хорошо известно: нет существа более подлого и жестокого… Сколько раз он ловил удар плети надсмотрщика!.. А потому – кинулся в противоположную от дома сторону и побежал по полям, по широкой дуге огибая человека и его жилище. Так он бежал и бежал, пока не наткнулся на нечто совершенно прекрасное. Он испытал благоговение. Он не знал, с чем встретился. А это был большой раскидистый дуб – огромный, тенистый, зеленый, и в его кроне пели птицы. Конечно, он испугался. Сначала замер, но потом любопытство одолело, и потихонечку он стал подползать к дереву. Все ближе, ближе и ближе… пока не оказался в тени его густой листвы. Легкий северный ветер качал ветви, нежно перебирал листья – было так красиво и покойно и звало его подойти еще ближе… Он приблизился вплотную к огромному корявому стволу, потом неожиданно для себя прыгнул, зацепился за нижнюю ветвь, подтянулся, очутился среди листвы и… испытал чувство восторга.
Птицы-малютки разом вспорхнули и улетели. Ромул присел на ветке, потом улегся и вытянулся. Ему было хорошо. Он наслаждался. Но долго оставаться в покое он не мог. Поэтому вскочил, и, уцепившись верхними лапами за нависавший сук, принялся его раскачивать. Почему он так делал? Понять он этого не мог – просто ему было хорошо, и он захотел это как-то выразить.