МЛЕЧНЫЙ ПУТЬ №3, 2016(18)

Но и восторг длился недолго. Покачавшись на ветвях дуба, Ромул спрыгнул на землю и вновь принялся за исследования. Мир был огромным, а он был одинок, и одиночество давило – он не привык к нему. Тут примат увидел собаку и побежал к ней. Пес, обнаружив приближавшееся странное существо, решил напугать его и принялся лаять. Но Ромул и прежде встречал собак и слышал, как они лают, а потому совсем не испугался, и еще пуще припустил к собаке – уже на всех четырех лапах. Что ввергло животное в настоящий ужас – собака завизжала и бросилась наутек. И Ромул опять остался один – наедине со своей свободой и безбрежным миром.

Он двинулся по полям, держась вдоль дороги. То и дело пересекал ее, но избегал живых существ. Шел и шел, пока не уперся в большой забор. Тот был довольно высоким и окружал изрядный участок земли. Внутри за оградой стоял большой дом, укрытый тенью высоких эвкалиптов.

Ромула мучила жажда, а рядом с домом он увидел фонтан с весело журчащей водой. Скорее всего, он сумел бы набраться отваги и перелезть ограду – вид и звуки воды искушали, – но, когда искушение уже победило, он обнаружил человеческое существо – оно стояло у забора всего в десяти футах! Ромул издал вопль ужаса и отскочил в сторону, отбежал, но, видя, что его никто не преследует, остановился. Здесь он застыл и выжидающе уставился на противника, в любой момент готовый задать стрекоча.

На затравленный взгляд примата человеческое существо отвечало взглядом спокойным, доброжелательным и даже, как ему показалось, ласковым. Потому намерение сорваться с места и убежать постепенно сменилось присущим обезьяне любопытством, тем более что человек по ту сторону забора совсем не походил на тех людей, что Ромулу доводилось видеть прежде. Разумеется, он не знал, что дом, подле которого он очутился, был особым – это была больница-интернат для умалишенных, а тот, кого он сейчас видел, – одним из ее пациентов. Ни о чем подобном Ромул, конечно, не догадывался, просто ощущал доброту, что волной шла к нему от существа по другую сторону ограды. Человека (а он, несмотря ни на что, был человеком!) звали Моисей. Он был идиотом от рождения.

Глаза, с которыми взглядом встречался примат, были совсем не похожи на жесткие глаза охранников зверинца; не походили на пустые и равнодушные тех, кто его кормил; праздные – зевак-посетителей, не упускавших возможности поиздеваться над несчастными обитателями клеток (за свои-то деньги!). В них не было даже любопытства – только доброта и спокойствие. Все это необычайно заинтересовало примата, а потому он склонил голову на бок и… скорчил гримасу – самую уморительную из тех, на какие был способен. Мозес улыбнулся. Но улыбкой дело не ограничилось – он захохотал. И захохотал совершенно особенным образом. Сначала он беззвучно и медленно завибрировал – так колышется студень или тело червя в движении. Причем, сначала завибрировали ноги, потом подключилась средняя часть тела и только затем – плечи и голова. Для Мозеса такая реакция означала высшую степень восторга. Никогда прежде он не видел такого забавного человека – маленького, коричневого и полностью волосатого! Увы, простые забавы, вроде походов в цирк или зоопарк, были ему неведомы. Он был лишен такого простого детского чуда – лицезреть забавное существо, похожее на человека, – обезьян он прежде никогда не видел. Мозесу сравнялось девятнадцать. Голос у него был уже недетский, на щеках кустилась неопрятная волосяная поросль, и был он большой и сильный – с мощными руками и ногами. Но душой был прост и невинен. Одежда ему была явно мала, голова нуждалась в стрижке, и весь вид он имел неприкаянный и неухоженный.

Долго смотрели два этих странных существа друг на друга. Ни тот ни другой не были наделены способностью разговаривать и потому лгать не умели. Конечно, здесь вмешалось нечто природное, скорее всего, инстинкт. Только он способен был внушить Ромулу, что и среди двуногих дьяволов мог найтись некто, способный полюбить его. Что, кроме инстинкта, могло сообщить ему, лишенному опыта общения с людьми, что его ум тверже и более развит, чем у того, кто стоял напротив? Да и понимание того, что человек за оградой – такой же узник, каким совсем недавно был он; что он томится в неволе и неведома ему сладость свободы и открытых пространств, тоже, вероятно, восходило к инстинкту. А если так, то почему не предположить, что Ромул был наделен врожденным рыцарством? Именно оно и толкало его на помощь существу еще более несчастному, чем он.

Примат осторожно подошел к забору, протиснул сквозь штакетину лапу и коснулся ею Мозеса. Парень явно обрадовался и осторожно взял ее в свою ладонь. И стало ясно, что им приятно быть вместе. Ромул помахал свободной лапой, призывая Мозеса идти за ним. Видя, что человек не совсем понимает, чего от него хотят, обезьяна осторожно высвободила лапу, отошла на несколько шагов от забора и опять помахала. Потом вернулась обратно и потянула Мозеса за одежду. Так она проделала несколько раз, пока тупое лицо идиота не осветила широкая улыбка. Он понял! И двинулся вперед.