О, как меня радует ваше удивление! Вы говорите, что рукой автора водило возмущение сатирика, а не циничное желание посмеяться над людской глупостью. Но я прошу вас объясниться подробней.
Ну что ж, отвечаете вы, насмешка была бы бледней, изысканней, безнадежней. Там, где есть возмущение, есть и вера в перемены, насмешка – это отказ, но возмущение – это призыв. Знаете, есть в этом коротком отрывке, который вы сунули мне под нос, некий проповеднический пыл, ну, вы понимаете: не будет ни эллина, ни иудея, ни лесника, ни принца...
А вы знаете, что Теккерей называл сатириков «проповедниками по будням»?! – выпаливаю я свой секрет Полишинеля, и мы вместе радуемся такому совпадению.
Но, если Теккерей таков в этом коротком отрывке, почему за «Снобов» и «Ярмарку тщеславия» его окрестили циником? (В его «Снобах», кстати, есть прообраз будущей великолепной Бекки, многотерпеливого Доббина и многих других его героев.)
Возможно, потому что он не льстил читателю своих времен: он показывал власть случайностей, власть низкого над высоким, мелких тиранов и такую же мелкую добродетель повседневной жизни.
И читатели того времени ухитрились не заметить, что на его героев падает отблеск истинной красоты только когда они любят: грубиян Родон Кроули завоевывает наши симпатии как отец, исступление бесхарактерной Эмилии после отбытия Джорджа невольно вызывает к ней сочувствие, и мечты скучной, черствой, чванной старой девы мисс Осборн о появлении племянника в доме делают ее неимоверно трогательной...
Но то были читатели-викторианцы и критики-викторианцы, когда читателю вместе с неприятными истинами в тексте сразу предлагалась пилюля из лести, а Добро и Зло рисовалось гротескными образами в одну краску.
Читатель нашего времени другой, не правда ли?..
И все же «Ярмарка Тщеславия», opus magnum Теккерея, – очень печальная книга.
Да, она невероятно увлекательна, она блестит и сверкает, она современна и «сериальна», потому что и публиковалась именно как книжный сериал, с хорошим «крючком» в конце каждой главы, а остроумная и бессердечная Бекки Шарп – очень модный персонаж-трикстер (хотя, когда это трикстеры выходили из моды, если подумать?).
Конечно, автор не обязан улещать нас, как малых детей, но, прочитав, какое неуютное и несправедливое место наш мир, невольно впадаешь в меланхолические и мизантропические раздумья. И чем ярче и убедительней гений автора, тем глубже читательская меланхолия. Что это за жизнь такая, когда добрые люди в старости вынуждены беспомощно доедать, донашивать, доживать, а плуты и негодяи до поры до времени бесстыдно наслаждаются своим успехом?
Тут уже нет разницы между сентиментальным викторианцем и нашим современником: во все времена в груди человека живет страстное желание услышать: «И жили они долго и счастливо».
Но я рада сказать (как была в свое время рада узнать), что ответ на навеянный книгами У. М. Т. вопрос «зачем стараться быть добрым?» – это тоже Теккерей.
Только не книги, а его биография. Прочитайте «Теккерей в воспоминаниях современников» или «Записки викторианского джентльмена» Маргарет Форстер, или хотя бы «Заметки о разных разностях» самого Теккерея, где он описывает свои редакторские терзания. Как ему, бедолаге, хотелось, чтобы бедная, трудолюбивая, добропорядочная девушка, которая выбивается из сил, чтобы прокормить семью, прислала ему хоть сколько-нибудь пристойный рассказ! И какой нежной и чувствительной душой надо обладать, чтобы, вместо выработки привычки к отказам, необходимой всякому редактору, браться самолично переделывать не вполне безнадежные тексты! Но это, так сказать, литературная добродетель.
А как дела обстояли в обычной жизни? Вот эпизод из воспоминаний будущего первого биографа Теккерея, Энтони Троллопа: тот шел по улице, размышляя, как бы спасти своего друга от банкротства, и поделился своей печалью со случайно встреченным Теккереем, которому несчастный банкрот был почти не знаком. Для спасения нужно было две тысячи фунтов. И Теккерей мгновенно предложил дать тысячу.
Ну что ж, про тысячи подобных проявлении доброты вы можете узнать из «Воспоминаний современников о Теккерее» – эта книга интересна не только тем, что рисует его портрет, но и портреты современников-описателей. Вы, вполне в теккереевском духе, можете позабавить себя тем, как человек, описывая другого, выдает себя.
Я прошу у вас прощения, почтенная Читательница или Читатель, если в итоге все мои сумбурные размышления об авторе свелись к многократно повторенным банальностям и рекомендациям его книг и книг, написанных о нем. Будьте великодушны (злоупотребляю этим в последний раз!) и примите во внимание, что писать о безусловном классике – все равно что искать свободное место для надписи на заборе возле футбольного стадиона.
Кстати, если уж завершать это неуклюжее эссе чем-то забавным, как вам эта заметка 1850 года из русской газеты, которая крайне причудливо объединяет Диккенса, Теккерея и Шарлотту Бронте?