- Прекрасная работа, - произнес оценщик, поворачивая холст к свету. - Сочные мазки, теплые цвета, точная композиция всех трех натюрмортов. Несомненно, это именно Константин Коровин... мог бы я произнести эту фразу, если бы не одно но.
- Но, что? - вздрогнув, спросил Копейкин, делая торопливый шаг к столу, за которым сидел старец, пристально, то в лупу, то через очки, то разглядывавший, то любовавшийся работой мастера. - Да я вытащил их из кабинета самого Вороватого.
- Не сомневаюсь, что вы, молодой человек, именно оттуда их и взяли. Будь это Константин Алексеевич, не сомневайтесь, на любом аукционе, даже подпольном, вы бы сорвали куш в несколько сотен тысяч евро, может, больше. Но могу вас уверить, это не он. Я бы сказал, возможно, кто-то из его учеников, продолжателей славной культуры отточенных мазков кисти, к примеру, ранний Герасимов или неподражаемый Машков. Или Серов, столь же бесподобно начинавший, как и его незабвенный учитель...
- Так это они? - нервно дергаясь, спросил Копейкин, чувствуя, как барыш ускользает из его рук. - Вернее, кто-то из них?
- Если так, полагаю, на тех же торгах вы получили бы не меньше сотни-другой тысяч евро, но уже за все три работы. Замечательные работы, подчеркну, филигранной точностью исполнения соперничающие с кистями самого мастера.
- Ну, так что?
- Увы, молодой человек, и тут я вас разочарую. Ни один из учеников Коровина не подписывал свои работы его именем. Больше того, не делал в нем столь очевидную ошибку, портящую все впечатление о мастере. Сознательную ошибку, подчеркну, чтоб не вводить в заблуждение специалистов, а только лишь барыг, скупающих бесценный товар на вес, как какие-нибудь бочки нефти. Видимо, Вороватый из их числа, купил продукцию, польстясь на имя, оптом, как в лавке. Даже могу предположить, у кого он и приобрел холсты. У незабвенного нашего художника из народного театра, не раз расписывавшего декорации, подобно Бенуа или...
- Черт, так чьи это картины? - не выдержав, вскричал Копейкин.
- Я к этому и веду. Только один художник так замечательно копирует мастеров прошлого - Холстинин. Его работы вы и стащили у Вороватого, именно их и приобрел банкир, пытаясь пустить пыль и себе в глаза и другим. У банка-то, я слышал, дела так себе идут, почему бы и не показать форс напоследок. Авось еще покрутиться позволят.
Копейкин не стал больше слушать, выругавшись непечатно, он выхватил холст, протопал по нему взад-вперед новыми начищенными до блеска ботинками и выскочил за дверь.
- Петр Петрович, простите, недоглядели, - только и сумел вымолвить начальник охраны Вороватого, прижатый банкиром к стенке.
- И это все, что ты мне можешь сказать? - рыкнул хозяин. - Все, что можешь? Ты понимаешь, что меня под монастырь подвел?
- Но я в мыслях не держал, что один из членов клининговой...
- Уборщики они, заразы, а один так и вовсе грабитель! - оборвал причитания Вороватый. - Как можно было недосмотреть, как, ответь же!
- Но, Петр Петрович, у них и доступа на ваш этаж отродясь не имелось. Да и кто мог знать, что вас на месте не будет, а сигнализацию вы не включаете...
- То есть, я же и виноват. И это за день до того, как ко мне акционеры приедут, покупать картины Коровина, а еще Серова, Перова, черт, забыл уж кого еще. Всех, всех отнимут, кровососы! Прослышали, что дела пошли так себе, в кредитах третий фонд отказывает. А теперь еще подумают, будто у меня картины ворованные, раз я перед самой продажей их, по твоей милости, "украл".
- Но Петр Петрович...
- Заткнись и думай, что мне делать. Из-под рук увели миллионы, миллионы. И ведь сейф, гад, вскрыл, а только деньги на взятку оценщику увел. Как знал. И достать больше негде, попробуй сговорись с кем на большую сумму. Не дадут больше, никак не дадут.
Вороватый схватился на остатки шевелюры и ткнул локтем начальника охраны, поспешно выскочил в коридор. Будто гнался за ним кто.
КОЛЛЕКЦИЯ ФАБЕРЖЕ