Помнится, ещё в первой главе Романа мы обнаружили несколько слоёв скрытого смысла. При этом две из найденных путеводных нитей – автобиографическая линия и линия судьбы новой гуманитарной науки очень близки и, похоже, пролегают через общие узлы. Поэтому ночные похождения Ивана Бездомного тоже можно истолковать двояко – и в контексте созревания новой науки, и в контексте судьбы Автора и его Романа.
Если главы с третьей по шестую сопоставить с периодами российской истории между 1930-м и 1990-ми годами, то налицо совпадение общего настроения каждой главы с духом соответствующего времени. Например, оканчивающейся смертью Берлиоза третьей главе соответствует период 1930-36 годов. По сути, это время исторического выбора для советской интеллигенции, которая де-факто выполняла обязанности правящего класса. Можно было, конечно, прислушаться к наиболее творческим, наиболее талантливым учёным и писателям. Но это означало бы отказ от сложившихся в борьбе за власть догм, и главное – признание своего несовершенства. Признание даже, как это ни прискорбно, превосходства молодых, свободно мыслящих и талантливых. А ведь это не только унижение, но и угроза добытому с такими боями высокому статусу «красной профессуры».
Нет, разумеется, намного проще отмахнуться, признать гениев в своём отечестве опасными безумцами. Потому движимый страхом за своё будущее Берлиоз и в его лице вся прогрессивная общественность кидается к ближайшему аппарату – доносить куда следует. Именно этот страх за свой статус ведёт к моральному краху и обезглавливанию советской интеллигенции, общему кризису середины 1930-х. Если же рассматривать 4 главу в автобиографическом контексте работы над Романом, то речь, очевидно, идёт о преодолении внутреннего сопротивления прежнего, «ветхого» Автора, его собственных страхов, которые привели к сожжению первой версии. Но начало 30-х годов для Булгакова – это и время новой надежды, и новой любви – любимая работа в МХАТе и воссоединение с музой. Поэтому остался только вопрос о новой вере, а значит и об отказе от прежнего неверия.
Начало 4 главы – это выход действия пьесы на оперативный простор, за пределы первоначального пространства, «колыбели». Этому вполне соответствует завершение рукописного текста и перепечатка текста на печатной машинке. Стремительная, нереальная и безуспешная погоня Бездомного за троицей злоумышленников в начале четвёртой главы – также легко объясняется в контексте работы над последней версией Романа. Автор никак не может угнаться за героями хотя бы по той причине, что герои эти действуют в ускоренном, да к тому же будущем времени. Из 1937-го, и даже 40-го года их никак не догнать. Невозможно даже до конца осознать, почему эти образы будущего видятся Автору именно в таком странном виде. Остаётся только замереть в удивлении… и вновь устремиться в погоню за ускользающим и ускоряющимся временем. Что же касается параллельного, обществоведческого контекста, то и тут всё совпадает. Вторая половина 1930-х – это время всеобщей погони за фантомами, преследования несуществующих шпионских организаций и банд во главе с иностранными консультантами. Кажется и «Чёрную кошку» какую-то тоже ловили в конце 1940-х.
Ключевым событием 4 главы стало ныряние Ивана в холодную глубину Москвы-реки. Само имя будущего «нового Ивана», противопоставляемого «ветхому Ивану» –
Мы можем обратиться и к более общему смыслу