После творческого духа, то есть после откровения, квартиру №47, то есть личность Гумилёва посещает молодой и бездомный дух ученика, который пытается постичь открывшуюся ему свыше высокую научную истину. Эта ученическая работа заняла у Гумилева почти сорок лет, и к концу 60-х он сумел сформулировать свою теорию пассионарности. Символически этот долгий путь ученической ипостаси отражён в найденных Иваном в дальнем углу квартиры №47 полузабытых венчальной свече и полустёртой иконе. Светильник или свеча – это символ разума. Когда свечу удастся зажечь, она будет светить для всех, нести знание. Так что находка свечи может означать научную гипотезу.
Икона – это всем понятный образ веры, которую можно обнаружить в потаённых уголках души даже завзятого материалиста. Никакое учение, никакую науку нельзя построить без веры. Это может быть вера в космические лучи, оживляющие и превращающие одряхлевшие этносы в новые, молодые и пассионарные народы и нации. Фактически Гумилёв создал для себя новую синкретическую веру, сочетающую поклонение Хан-Тенгри, тюркскому божественному Небу с обновленной верой Маркса в исторический материализм. Наверное, поэтому ни на что не похож образ на иконке, пришпиленной к толстовке комсомольца Ивана. Кстати, цепочка «толстовка – Толстой – Лев Николаевич» тоже имеет место. Другое дело, что ни эти ассоциации, ни даже вся числовая и иная символика сами по себе не дают результата, пока среди сюжетных линий мы не обнаружили путеводные нити, ведущие в глубь этого Лабиринта Идей.
Наверное, стоит ещё добавить, что в доме №13, в семье Анны Ахматовой после смерти Автора хранился один из экземпляров рукописи Романа. Из этого переулка через многочисленные перепечатки текст Булгакова тайно, крадучись по стеночке, держась подальше от оживлённых улиц, начал долгий путь к своему читателю. Символика перекрёстка путей и символика крестного пути – всё это есть в четвёртой главе. Однако, в пятой главе, о которой речь поёдет дальше, тайной символики должно быть никак не меньше.
29. Тайна Массолита
Даже самый строгий скептик не станет отрицать, что между 4 и 5 главами Романа такая же разница в настроении и общей атмосфере, как между сталинским периодом и хрущевской «оттепелью». Хотя и это, разумеется, всего лишь ещё одно случайное совпадение из-за известной забывчивости Автора. Мы, однако, просто ради развлечения продолжим нашу игру в русского Нострадамуса.
Не будем углубляться в мелкие политологические детали, роднящие Массолит из пятой главы с хрущёвской эпохой. Как, например, осиротевшее «коллективное руководство» или особое внимание «квартирному вопросу». Но особо стоит отметить, что утомлённые заседаниями члены «коллективного руководства», пожалуй, даже немного завидуют рядовым членам Массолита, которые имеют возможность вести оживлённую частную жизнь. Впрочем, нас, литературоведов, больше должно волновать такое совпадение, что конец 1950-х – начало 60-х годов были временем нового интереса к художественному мастерству, литературе, поэзии. Звание поэта звучало ничуть не менее пафосно, чем в конце 1920-х – начале 30-х годов. В этом смысле булгаковский рассказ о буднях Массолита вполне уместен именно в пятой главе.
Как мы, может быть, помним, пятёрка символизирует тайное знание, а на пятой стадии развития сообщество уже достаточно далеко уходит от первобытного единства, разделяется на группы и даже на отдельные индивидуальности, развивающие свои собственные мифы. Кстати, это и есть функция художественной литературы – создание современной мифологии. При этом сначала происходит разделение, например, на «физиков» и «лириков», потом «физики» делятся на тех, которые шутят, «весёлых и находчивых» и на научных фантастов, а из числа последних выделяются социальные фантасты как Ефремов и Стругацкие. «Лирики» в свою очередь делятся на романтиков, почвенников, космополитов и так далее. Возможно, и по этой причине тоже, описание Массолита начинается упоминанием массы кружков, секций, групповых фотографий.
Общая атмосфера эпохи, в конце которой впервые появился на публике Роман Булгакова, передана очень даже неплохо. Ещё до официальной публикации Романа с его содержанием, в том числе с известием о смерти Берлиоза, было ознакомлено «коллективное руководство». Более того, шестидесятые годы – начало массового распространения «самиздата». Так что с машинописной рукописью Романа была ознакомлена ведущая часть литературной общественности. В этом смысле весть о смерти Берлиоза корректно и даже буквально вписывается в литературный контекст середины 1960-х.