Мне 10 лет, и я разведена

Во главе страны стоит президент, чей портрет часто украшает витрины торговых лавок. Но помимо него есть еще старейшины племени в высоких тюрбанах. Эти люди обладают огромным авторитетом, и в деревнях именно они решают вопросы о продаже оружия, заключении брака или культуре qat[2], старейшины всегда стремятся оставить за собой последнее слово. Создается впечатление, что, если кто-то откажется их слушать, они очень разозлятся. Не стоит забывать о взрывах, периодически гремящих в богатых кварталах Саны, где живут иностранцы, разъезжающие на больших машинах с затемненными стеклами. А в стенах домов вся власть сосредоточена в руках отцов и старших братьев…

Именно в этой неспокойной и удивительной стране десять лет назад родилась девочка по имени Нуджуд. От макушки до пяток — три ладони; она не была ни принцессой, ни королевой. Обычная девочка, окруженная множеством братьев и сестер. Подобно другим детям ее возраста, она любит играть в прятки и обожает шоколад. Нуджуд может часами смотреть мультики и хочет быть похожей на черепашку, потому что никогда не видела моря. Когда девочка улыбается, на левой щечке у нее появляется маленькая ямочка.

Но наступил холодный серый вечер февраля 2008 года, и озорные глаза Нуджуд наполнились горькими слезами: отец объявил, что отдает ее в жены мужчине, который в три раза старше девочки. Словно вся тяжесть мира разом обрушилась на ее детские плечи. Едва опомнившись после свадьбы, сыгранной на скорую руку через несколько дней, малышка решает собрать последние силы и изменить свою несчастную судьбу…

Дельфин Минуи

1. В суде

2 апреля 2008 года

Я верчу головой во все стороны — никогда еще не видела столько народу. Во дворе перед главным зданием суда люди толпятся, толкаются, куда-то спешат. Вокруг меня мужчины в деловых костюмах, с пожелтевшими документами в руках. Другие одеты в zanna, длинные традиционные туники, которые обычно носят в деревнях на севере Йемена. В невыносимый шум множества голосов вплетаются крики и рыдания женщин. Я хотела бы прочитать по губам, что они пытаются сказать, но niqab[3], такой же черный, как и их платья, оставляет открытыми лишь глаза, совсем круглые от волнения. Во взгляде этих женщин такое отчаяние, будто их дом сровнял с землей яростный ураган. Я напрягаю слух изо всех сил, но до меня доносятся лишь обрывки слов: «опека над ребенком», «справедливость», «права человека»… Не очень понимаю, что все это значит. Рядом великан с квадратными плечами и натянутым на уши тюрбаном, потрясая пластиковой папкой с документами, рассказывает всем, кто хочет его слушать, что он намерен вернуть украденные у него земли. Ой! Из-за того что мне все время приходится прыгать туда-сюда, как испуганному зайцу, я в конце концов в него врезалась.

Что за бардак! Мне на ум приходят рассказы Aba[4] о площади Аль-Ка в центре Саны, где собираются безработные. Как только лучи рассветного солнца освещают город и смолкает azan, призыв на утреннюю молитву, каждый становится сам за себя, ведь работа достается лишь первым. Голод превратил сердца этих людей в камень. Нет времени переживать за судьбу других. А мне так хотелось, чтобы кто-нибудь взял меня за руку, ласково посмотрел. Чтобы меня хоть раз выслушали! Но создается впечатление, что я остаюсь для всех незаметной. Я слишком маленькая для них. Большинству я едва дохожу до пояса — ведь мне всего десять лет, а может, и меньше, кто знает?

Я представляла себе суд по-другому… Казалось, что это чистое спокойное место. Огромный дом, где Добро торжествует над Злом и решаются все проблемы на земле. Я уже видела суды, когда смотрела телевизор у соседей, и помню судей в длинных мантиях. Говорят, что именно они могут помочь людям, попавшим в беду. Обязательно нужно найти одного из них, чтобы рассказать ему свою историю. Под покрывалом ужасно душно. Щеки горят от стыда, голова болит. Хватит ли у меня сил идти вперед? Нет. Да. Наверное. «Слишком поздно отступать!» — говорю я себе. Самое страшное уже произошло. Надо двигаться дальше.

* * *

Сегодня утром, выходя из родительского дома, я поклялась, что не вернусь туда, пока не добьюсь своего. На часах было ровно десять.

— Купи, пожалуйста, хлеба к завтраку, — сказала мама и протянула мне 150 риалов[5].

Я практически машинально стянула волосы в узел и спрятала их под черный платок, завернулась в черное покрывало — все йеменские женщины одеваются так, когда выходят на улицу. Закрыла за собой дверь, на трясущихся ногах прошла несколько метров и села в первый остановившийся рядом автобус, который ехал по проспекту, ведущему в центр города. Вышла на конечной, а там… пересилила свой страх и первый раз в жизни одна села в желтое такси.

* * *