Мне 10 лет, и я разведена

— Я очень соскучилась… Я верну ее, обещаю… обещаю… — торопливо говорит она даме в черном перед тем, как снова сесть в машину, крепко сжимая в руках свою трехлетнюю малышку.

Автомобиль внезапно наполняется неприятным затхлым запахом. Монира такая грязная, что с трудом можно разобрать, какого цвета ее ботиночки.

Дверца захлопывается, и мы отъезжаем. Малышка так рада всех нас видеть, что мы почти забываем о том, какое потрясение испытали, увидев ее просящей милостыню у мечети.

Машина едет на юго-запад Саны. По дороге мы проезжаем мимо еще одной мечети — она пока только строится, но величественное роскошное здание уже напоминает очертаниями дворец. Прижавшись лбом к стеклу, я любуюсь шестью стройными минаретами. Они производят невероятное впечатление.

* * *

Но сейчас меня больше интересует история Моны. В парке она постепенно открывает нам все, что лежит у нее на сердце…

— Это длинная история, — со вздохом начинает сестра, отпуская Мониру играть в кустах в прятки с Хайфой.

Эман, журналистка и Мона втроем сидят по-турецки в тени большого дерева. Я внимательно слушаю, о чем они говорят.

— Мохаммеда, моего мужа, посадили в тюрьму за несколько недель до свадьбы Нуджуд… Его застали в постели с моей старшей сестрой Джамилей. Меня уже давно тревожили подозрения. Поэтому я со спокойной совестью позвала свидетелей, которые и поймали их на месте преступления. Началась драка. Приехала полиция, Мохаммеда и Джамилю увезли в тюрьму. И я не знаю, сколько еще они там пробудут…

Мона опускает глаза, я смотрю на нее и не знаю, что сказать. Мне тяжело понять весь ужас произошедшего, но ясно, что сестре пришлось нелегко.

— В Йемене за супружескую измену карают смертной казнью, — задумчиво шепчет Эман.

— Да, я знаю, — отзывается Мона. — Именно поэтому сейчас Мохаммед пытается надавить на меня и заставить подписать бумагу, которая позволит прикрыть его грех. Муж хочет, чтобы все думали, будто мы развелись до того, как его арестовали… Я отказываюсь посещать тюрьму, но он сумел передать мне письмо. Пусть даже не мечтает! Я и так уже довольно из-за него намучилась…

Раньше я никогда не видела Мону такой разговорчивой. Слова так и сыплются из-под платка, глаза беспокойно мечутся, а руки теребят края одежды. У меня сердце кровью обливается, когда слышу ее дрожащий голосок. И вдруг неожиданный громкий смех разом возвращает нас в сегодняшний солнечный день. Усевшись под кустом, Монира сняла трусики и теперь радостно поливает желтой струйкой высохшую на солнце траву.

— Монира! — укоризненно кричит Мона, мгновенно превращаясь в строгую мать. Но по глазам видно, что она улыбается.

Впрочем, вскоре взгляд сестры снова темнеет.

— Монира, доченька моя… Теперь я должна в одиночку растить двоих детей, если, конечно, свекровь меня к ним подпустит. Мохаммед никогда не был хорошим отцом. И хорошим мужем тоже…

Молчит, собираясь с мыслями, потом продолжает:

— Мне было почти столько же лет, сколько сейчас Нуджуд, когда меня заставили выйти за него замуж… Наша семья счастливо жила в Кхарджи до того черного дня, когда все рухнуло…

Прищурившись, я тихо подхожу поближе к взрослым. Наверное, мне и так уже стало известно слишком много для ребенка моего возраста. Но что же на самом деле произошло в Кхарджи? Мона — моя сестра, и, несмотря на то что она старше, я чувствую за нее ответственность.

— Незадолго до этого мама уехала лечиться в Сану. У нее были большие проблемы со здоровьем, врачи посоветовали обратиться к столичному специалисту. В тот день Aba, как обычно, встал очень рано и ушел к своему стаду. Мне было поручено присматривать за младшими братьями и сестрами. Нуджуд была еще совсем малышкой… И тогда… молодой человек, которого я никогда прежде не видела, подошел к нашему дому. Ему было, наверное, около тридцати лет. Мохаммед стал заигрывать со мной… Я пыталась его прогнать, но это не помогло. В конце концов он затолкал меня в комнату. Я сопротивлялась изо всех сил. Кричала. Отбивалась. Но… — Мона перевела дух. — Когда отец вернулся, было уже слишком поздно. Все произошло так быстро…

Ушам своим не верю! Бедная сестра! Ее затравленный взгляд, нервный смех… Так вот в чем дело.