Мне 10 лет, и я разведена

— Нуджуд, мы очень рады видеть тебя здесь. Надеемся, что школа станет твоим вторым домом.

Я начинаю потихоньку оттаивать. Директор рассказывает, что их учреждение, которое в основном финансируется благодаря пожертвованиям жителей квартала, каждый год принимает около тысячи двухсот новых учеников, так что в классе набирается от сорока до пятидесяти девочек. Она особенно подчеркнула, что преподаватели готовы во всем помогать своим ученицам, и те в случае необходимости могут спокойно подходить к ним после занятий и задавать любые вопросы, даже личного характера.

От ее слов на сердце становится легче. Я уж и не верила, что когда-нибудь смогу вернуться в класс. В другой школе учительница была против моего зачисления:

— Понимаете, ваша девочка не похожа на других… Х-м-м… Она уже вступала в отношения с… х-м-м… с мужчиной… Это может плохо повлиять на ее одноклассниц, — запинаясь, шептала она Шаде.

Тогда моему бывшему адвокату пришлось искать другие варианты. Некоторые из них, по ее мнению, были слишком экстравагантными: например, обучение за границей, оплачиваемое международными организациями, или в частной школе Саны. Нужно ли мне все это? Готова ли я снова расстаться с родными, особенно с моей сестричкой Хайфой? Нет, не готова. Во всяком случае, не сейчас. Поэтому мы выбрали школу в соседнем квартале. Там я наконец отдохну от любопытных взглядов и перешептываний за спиной. Там со мной будут обращаться как с обычной девочкой. Так же, как с моей младшей сестрой.

— Hiiiiiiiiiii, Nojoud! Oh, you are sooooooo cute![40]

Но судя по всему, мечтам не суждено исполниться! Посреди двора стоит голубоглазая широкоплечая дама с небрежно повязанным сиреневым платком, едва скрывающим короткие волосы, и всеми силами пытается привлечь мое внимание. Вокруг нее уже толпятся школьницы, она машет руками во все стороны, что-то очень громко говорит. Но слова, слетающие с ее губ, больше похожи на какую-то заморскую тарабарщину, чем на арабский. Явно иностранка. Может, она думает, что попала зоопарк? Шада объясняет мне, что эта женщина работает в известном американском журнале «Glamour». И она приехала в Йемен только ради меня! Опять придется рассказывать свою историю. Губы снова онемеют, когда начнут задавать слишком личные вопросы — на них очень трудно отвечать. И снова сердце сожмется от тревоги, которую я пытаюсь загнать как можно глубже внутрь себя…

Внезапно двор оглашает веселый перезвон. Спасена! Учительница Наймия, похлопывая указкой по ладони, делает нам знак выстроиться вдоль стены. Я вливаюсь в толпу девочек. Потом нас приглашают в большую классную комнату, чтобы рассадить за парты, выстроенные в два ряда. Выбираю место рядом с окном. Не прямо перед доской, но и не позади всех. Если точнее, то за третьей партой, рядом с двумя девочками, имена которых я еще не запомнила. Внимательно смотрю на черную доску и пытаюсь разобрать, что написала учительница. «Ra-ma-dan Ка-rim, Ramadan Karim! — Счастливого Рамадана!». Слова всплывают в памяти и вновь обретают форму, подобно мозаике. Сердце начинает биться в нормальном ритме.

Учительница призывает нас спеть национальный гимн, но меня вдруг отвлекает шелест тетрадных листьев. Такой удивительно родной школьный звук.

Внезапно в памяти всплывает история, которую я буквально несколько минут назад услышала от директрисы:

— В прошлом году одна из наших учениц неожиданно перестала посещать занятия. Без какой-либо видимой причины. Сначала я надеялась, что она вернется в школу. Но шли недели, а мы не получали от нее никаких новостей. И вот несколько месяцев назад я узнаю, что девочку выдали замуж и она уже родила ребенка. Представляете, в тринадцать лет!..

Директриса разговаривала с Шадой очень тихо, стараясь, чтобы я ничего не услышала. Конечно, ею двигали исключительно благие намерения. Но ведь она понятия не имеет о том, какой план сложился у меня в голове за последние недели. Я твердо решила: когда вырасту, обязательно стану адвокатом, как Шада, и буду защищать маленьких девочек, попавших в беду. Если удастся, предложу увеличить возраст для вступления в брак до восемнадцати лет. Или до двадцати. Или даже до двадцати двух! Я должна быть сильной и настойчивой, не бояться мужчин и смело смотреть им в глаза. И сказать отцу, что не согласна с его словами, будто маленьких девочек можно выдавать замуж только потому, что пророк взял в жены Аишу, когда ей было девять лет. Я буду носить туфли на каблуках и не стану закрывать лицо — совсем как Шада. Niqab душит женщин! Для того чтобы всего этого добиться, нужно прилежно учиться в школе. Это необходимо для поступления в университет и изучения права. Если я постараюсь, все получится!

* * *