Мне больно, Олег!

– Еще? – Издевательски спрашиваю, когда делаю передышку.

Она тяжело дышит с закрытыми глазами и молчит. Вот только по щекам разливается лихорадочный румянец.

Девочка моя сладкая.

Склоняюсь над кроватью. Она открывает глаза, и я тону в боли, которая плещется в ее черных зрачках.

– Пожалеть тебя? – Спрашиваю.

Тихонько тяну прищепку на левом соске и очень, очень аккуратно ее снимаю.

Ксюша стонет, выгибаясь от боли и удовольствия.

Но вторую я сдергиваю резко! И, не дав ей даже сделать вздох, резко хлещу ладонью по освобожденному соску. А вырвавшийся крик ловлю ртом и жадно, жестко засасываю ее язык.

Мучай меня

Мама пару раз в детстве отлупила меня за какие-то провинности. Вроде было за что. Один раз я потеряла ключ от номера нашего отеля, когда мы были на отдыхе. Мне было лет шесть, мама тогда зарабатывала не очень много и впервые вырвалась за много лет в отпуск. Со мной, конечно, ребенку же надо на море, как она говорила.

Штраф за ключ был большой, маме пришлось покупать еще и сейф, чтобы прятать вещи, потому что неизвестно, кто теперь нашел бы этот ключ, и она была очень расстроена. А я не понимала всего этого и тащила ее на море, купаться. Она психанула и в сердцах отлупила меня ремнем. Женским, легким, было больше обидно, чем больно. Но все-таки больно тоже.

Второй раз был, когда я в пятнадцать лет впервые напилась и пришла домой в три часа ночи. Точнее, меня почти принесли. Я же не знала своей нормы, не представляла, сколько могу выпить и потеряла где-то телефон. Она дождалась утра и моего жуткого похмелья и выдрала меня резиновыми прыгалками по ногам. Следы не сходили еще долго и было жуть как больно.

Гораздо больнее, чем сейчас от ударов Олега.

Хоть я и лежу перед ним обнаженная и беззащитная, привязанная к кровати и он мучает меня не с целью воспитания, а просто потому, что ему нравится. Мне должно быть страшнее, ведь мама меня любит, а Олег нет.

Но эта штука, похожа на ту, что используют в лошадном спорте, оказывается, страшная только на вид. Она может быть нежной, нежнее, чем руки. Олег управляется с ней виртуозно. До того ловко, что когда он дошел до моих сосков с прищепками на них, я долго не могла понять, что чувствую: боль или удовольствие. Какое-то странное смешение и того, и другого.

Так что я не пугалась его обещаний и даже темноты в глазах, сменившей огонь не пугалась. Лишь гадала, когда же он сменит все эти штуки на свой член, потому что я видела, что у него стоит как каменный. Но вместо этого Олег откладывает свою палочку и опускается на кровать рядом со мной. Как он целует меня, никто никогда не целовал! Что-то такое он делает со мной, что внутри скручивается горячий узел, а те места, которые были исхлестаны начинают гореть и требовать к себе внимания. Но вместо этого Олег высыпает на кровать еще несколько прищепок и говорит:

– Посмотри на меня.

Смотреть сложно, как будто на солнце, только наоборот. Мне кажется, в его зрачках прячется сама тьма. Покровительственная улыбка, сощуренные глаза и та темнота в глаза, куда мне так страшно упасть. Потому что там таится тот огонь, который вспыхивает каждый раз, как я вскрикиваю от боли.

Олег прошелся ладонями по всему моему телу. Ласково. Так ласково, как не трогал меня даже когда трахал в машине. Там он просто надел меня на свой член. Даже когда доводил до оргазма, он просто механически теребил меня, точно зная, что делать. И когда совал член в горло, это было грубо и жестко.

И вот теперь, когда я лежу перед ним раскрытая в ожидании самой страшной ночи в своей жизни, он вдруг нежно ласкает мою кожу. Склоняется, чтобы коснуться губами живота. Ведет подушечками пальцев по внутренней стороне бедра.

Слегка задевает прищепку на клиторе, и я вздрагиваю.

– Тихо, девочка моя… – говорит он со сладким предвкушением в голосе. – Тихо. Все будет хорошо.

Шершавые подушечки пальцев слегка царапают кожу вокруг сосков, когда он обводит их по кругу. Горячий напряженный член трется о мое бедро, но Олег будто не замечает этого. Он смотрит на меня с таким восхищением…

– Сейчас тебе будет еще немножко больно. Можешь вцепиться руками в изголовье. Вдохни и медленно выдыхай. Только не кричи, иначе придется найти кляп, а мне нравятся твои стоны, – говорит он.

Немножко больно? Так врачи предупреждают, а потом оказывается, что сильно больно!

Он улыбается ласково и немного опасно, как серый волк, который соблазняет Красную Шапочку.

Касается языком освобожденного от прищепки соска, смачивая его слюной, дует на него, и я вся покрываюсь мурашками. Это странное тягучее чувство, очень похожее на ожидание укола, когда берут кровь из вены. Но вместо иголки на растревоженный сосок Олег вновь цепляет зажим. На помятый, измученный сосок. Как снова распахать сбитые коленки, когда они еще толком не успели зажить.

Это не больно, это садняще.

Но это все один зажим, а Олег улыбается и ласковыми пальцами защепляет кожу на груди и ловко цепляет еще один. Терпимо. Саднит. Хочется втянуть воздух сквозь сжатые зубы. И почему-то выступают слезы, хотя совсем не больно.