Мне доставшееся: Семейные хроники Надежды Лухмановой

К 1902 году относится знакомство писательницы с одиозной, а ныне прочно забытой политической фигурой в рабочем движении начала XX века — священником Георгием Гапоном, будущим председателем печально известного (по событиям кровавого воскресенья 9 января 1905 года) «Собрания русских фабрично-заводских рабочих С.-Петербурга».

Общаясь в редакции одной из газет с тогда ещё 24-летним студентом Петербургской духовной академии и в значительной мере содействуя упрочению его карьеры в официальных кругах, Надежда Александровна с проницательностью цыганки и едкостью публицистки предостерегала пастыря:

…Вы ведёте себя бестактно, отец Георгий. Светские дамы ухаживают за Вами только потому, что в их романах не было попа, а сами по себе вы никому не интересны. Из всех нас — здесь вы самый младший и наименее образованный человек и имеете значение только как священник.

Если вы не дорожите этим званием и роняете его, подчиняясь очарованию дамских улыбок так же, как роняете себя в глазах моей прислуги, угощаясь в постные дни бифштексом, а вместо чаю — пивом, то, как быстро вы возвеличены, так же быстро можете и пасть в сферах, куда вы проникли. Гапон краснел и ёжился…[481]

На 1902–03 годы приходится пик лекторской активности стареющей публицистки, ещё принимаемой аудиторией, но уже и осыпаемой многочисленными нападками, обвинениями и издёвками со стороны своей же пишущей братии:

…Воспользовавшись кратковременным пребыванием в Москве г-жи Лухмановой, мы поспешили проинтервьюировать уважаемую писательницу, тонкого знатока женского вопроса, покрытую неувядаемой славой переводчицы и популяризатора «Ночи» г-жи де-Монтесон.

Когда мы переступили через порог её кабинета, убранного чрезвычайно изящно и украшенного большими поясными портретами Марии Стюарт[482] и мадам Анго,[483] г-жа Лухманова дописывала последние строчки своей новой работы «Ах, вы, охальники», посвящённой мужчинам… Прощаясь, мы рекомендовали почтенной защитнице женского обаяния новый, поразительный по части фривольности и смелости в обнажении dessous[484] французский фарс для благосклонного перевода и поспешили откланяться.

Пэк

[485]

Её «Девочкам» юные гимназистки поголовно предпочитали теперь «Записки институтки» 27-летней бывшей «павлушки» Лидии Чарской. Общественное мнение и его социальные акценты стремительно менялись в преддверии Русско-японской войны и первой русской революции, хотя её лекции (в пользу различных благотворительных обществ и приютов) по-прежнему находили своих слушателей в Москве, Курске, Харькове, Киеве, Севастополе, Одессе, Варшаве, Житомире, Вильно, Н.-Новгороде, в Соляном городке Петербурга[486].

В материальном плане подобные мероприятия, несмотря на хлопоты с разъездами, являлись приличным источником дохода и приносили лекторше от 100 до 160 рублей за выступление (судя по денежным отчётам их устроителей). Но сбережений, даже на «чёрный день», у Надежды Александровны так и не появилось. А обратиться к бывшим мужьям — генералу Адамовичу, надворному советнику Колмогорову, коллежскому секретарю Гейслеру — ей не позволяла её женская гордость. Оставались без ответа и униженные послания к недавнему покровителю…

Из писем к А. С. Суворину от 5 и 7 марта 1902 года:

«Многоуважаемый Алексей Сергеевич!