Мне доставшееся: Семейные хроники Надежды Лухмановой

…Харбин — граница с Китаем — переезд через Байкал на ледоколе-пароме — Иркутск и первое после войны посещение местного театра. На станции «Обь» купил несколько номеров «Русского Инвалида»[590] со своей статьёй «Новое в ротной тактике» (по результатам смотров и учений командующего). Вечером за чаем читал её вслух Каульбарсу: …Дисциплина — религия армии. Одиночная выправка, внутренняя и гарнизонная службы, строй, парад и церемония — остаются полем для муштры, гуманной в приёмах, но неумолимо настойчивой. Офицер — учитель и воспитатель не только в часы занятий, а и во всякое время дня и ночи. В казарме надо только муштровать и учить «приготовительным упражнениям», но всё боевое вынести в поле, в зиму и лето…

Омск — Челябинск — Уфа — Самара — Тула — родной Подольск, где прошло детство, — Пахра — Царицыно — Москва. Поехали к Иверской, поставили свечи, поклонились иконе. Я благодарил за возвращение и, точно лицом к лицу перед Родиной, сказал ей «Прости»…

Прямо перед часовней уличный бунт — забастовка, студенты, жандармы, войска… Вот они! Наши «братья», «сыны отечества», которые 1 ½ года развращали армию! Так прямо и встретились в первую же минуту. В святом Кремле — лампада и венки на месте убийства великого князя Сергея… Обагрённая романовской кровью, мятежная, злобная Москва.[591]

Распад семейства

Со смертью жены Фёдора Филимоновича рассеяние некогда большого семейства Колмогоровых ускорилось. В доме Александра Филимоновича на Царской поселился некто Клейнмихель, дававший в своей квартире уроки новейших танцев[592]. Вскоре в газете появилось ещё одно объявление: «Отдаётся квартира (верх) в каменном доме ТД „Ф. С. Колмогорова Наследники“ на Царской. Спросить в конторе за рекой»[593]. Сам Торговый Дом, видимо, ещё в полной мере занимался кожевенным производством, так как получил разрешение городской думы на прокладку водовода «по улице от Туры к заводу» [594].

Недвижимое имущество «Наследников Ф. С. Колмогорова» в 1903 году являлось одним из крупнейших в городе и оценивалось выше, чем у И. И. Игнатова, Н. М. Давыдовской и даже А. И. Текутьева[595].

Но на пороге уже стоял XX век, и патриархальная Тюмень стремительно растворялась в прошлом. Всё чаще и чаще уходили в забвение её уважаемые и славные граждане. На руках прислуги скончался вконец разорившийся бывший городской голова и меценат-благотворитель — 80-летний П. И. Подаруев[596]. После торжественных похорон Н. М. Чукмалдина буднично простились с городским предводителем А. А. Мальцевым [597] и всем миром проводили М. Р. Клерикову. В Зареке (угол Мостовой и Б. Заречной) проходила аукционная продажа имущества купца Н. А. Барашкова[598], а в Текутьевском театре шли первые сеансы «цветных картинок» синематографа Люмьера[599].

С началом Русско-японской войны патриотическое движение по оказанию помощи армии захватило и Тюмень. Первые пожертвования на нужды раненых в городской Дамский комитет составили 1481 рубль только за период с 15 по 23 февраля 1904 года, в том числе 300 — от братьев Колмогоровых[600]. М. Е. Колмогорова передала дополнительно и 25 пар кожаных туфель[601]. Не остались в стороне и рабочие завода Колмогоровых, внеся в фонд 27 рублей 40 копеек собранных ими средств[602].

7 марта в здании городской управы создаётся Попечительный совет по оказанию помощи семьям нижних чинов Тюмени и уезда, призванных на действительную службу. Ф. Ф. Колмогоров совместно с И. Е. Решетниковым избираются в его состав[603]. По подписному листу № 1 на содержание особого лазарета от Тобольской губернии для раненых воинов вносит 200 рублей и ТД «Ф. С. Колмогорова Наследники»[604].