Мне доставшееся: Семейные хроники Надежды Лухмановой

Если он захочет, то снова и легко будет моим Паном. Только два-три взгляда-приказания и, быть может, вонзённые острые зубы. Нина, Нина, я не хочу быть ещё раз нечестной перед Вами. Я должна буду сказать правду. Как Вы поймёте меня?.. Лучше нам не служить вместе. Пан, мой Пан… Моя Нина, Вы перестали отвечать на мои письма.

Дружба! Единственное чувство, в которое я верила. Моя рыжая головка, моя пламенеющая подруга. Мама больна, да и не в силах она понять моё чувство к Пану. Мы обе одиноки в своих земных скитаниях. На днях должна приехать Ольга. Может, она встряхнёт нас обеих?

Страстная пятница.

Ещё два припадка наутро после отъезда Ольги. Утомила она меня, а радости не добавила. Долго ли мне осталось существовать? Вчера была на «12-ти евангелиях»… Солнышко, загляни в окошко…

Пан, тебя одного я всегда любила и буду любить. Тебе моё тело, глаза, мои мысли. Я всегда помню наши встречи на берегу моря, наши ласки. Их у меня никто не сможет отнять. Они принадлежали только нам. Скажи ей, что она никогда не станет твоей, как я. Сознайся в этом и отдай мне её дружбу…

Из письма Б. В. Адамовича из Сараево к М. В. Массен в Одессу от 4 февраля 1929 года:

Здравствуй, Маруся.

Выслал два тюбика Люминала, как только получил жалованье, и вложил рецепт. Теперь не знаю — пропал пакетик или Ты получила его после отправления открытки от 4 февраля? Во всяком случае, вышлю ещё раз, хотя бы и без рецепта.

Меня тронуло письмо Ляли, но ты просила писать реже, чтобы не тревожить больную. Написать Зое я не решаюсь. Конечно, многое хотел бы спросить. О том, что Ляля была на сцене, я знал.

Её болезнь мне знакома по таким же больным среди моих воспитанников, знаю и тех, кто освободился от припадков с годами. Болезнь неразгаданная и лечение неопределённое.

Как мне хотелось бы иметь те пьесы, в которых участвовала Ляля, здесь их нет, желательны в 1–3 акта с небольшим числом лиц и содержательные. Я тоже прикосновенен к театру и ставлю иногда любительские спектакли…

… Жаль сад в Петровцах, он был продлением жизни насадивших его. Кто же в доме?

Моё здоровье пошатнулось: расширение сердечной аорты. Тяжело переношу холода. На дворе наледь и снежная вата! Морозы до 15°, высоко — 530 м. над морем и зима небывалая. Вспоминаю горы на берегу Чёрного моря. Там природа несравнимо богаче и берег красивее и живее, чем Далмация.

Где умер брат Гриша? От туберкулёза? А где Александр Филимонович и его радости? Подписываюсь как всегда… Боря.[847]

Продолжение дневника Ляли Массен:

11 сентября 1929 года.

…Но я люблю театр. Не могу представить себе жизни без скитаний. Счастье, которое можно пережить на сцене, будет меня баюкать так же, как вас на экране с киногероем. Можно ведь думать, что человек, целующий тебя в 1-м акте и убивающий в 5-м, действует из искренних побуждений. И чем больше отдаёшь себя роли, тем ближе и радостней это 2–3-х часовое счастье. А на завтра новый образ и новые слёзы. Вероятно, это подсознательное чувство и толкнуло меня гимназисткой на сцену. Ведь так заманчиво два часа чувствовать себя красавицей или принцессой. И когда я играла Гизу в «Шуте на троне», я мстила своей юности, которая, кроме насмешек и зла в гимназии, мне ничего не дала. Теперь я снова одинока и что же, кроме театра, вернёт мне мои грёзы?..

29 октября.

… И вот на пепелище чувств вырастает чахлый и крохотный, но зелёный росточек. Это надежда. Он крепнет, этот крошка-былинка, и я верю, знаю, что наступит и в моей жизни лучшее время. Только бы мне чуточку здоровья и тогда я ухвачу Судьбу за рога… и это будет. Я ВЕРЮ!.. За мной молодость. Я ещё повоюю, чёрт возьми!

31 декабря.