Мне хорошо, мне так и надо…

На следующее утро Майе позвонили из рецепции с «побудкой». Ну правильно, ей пора было ехать в аэропорт. Конец отпуску. Добираться до Орли было не так уж удобно: метро до Северного вокзала, а там можно поездом, а можно автобусом, специальным экспрессом. Майя совсем уж было решила, что ей придётся ехать в аэропорт одной, но вчера поздним вечером позвонила подруга и сказала, что проводит её. Ну что ж, хорошо. Майя плотно поела, в последний раз воспользовавшись бесплатным завтраком. Вышла на крыльцо и вскоре к выходу подъехал знакомый белый Ситроен. В машине они с подругой о чем-то оживленно болтали, и Майя чувствовала, что этих десяти дней бок о бок им вполне хватило, пора возвращаться каждой к своей обыденной жизни, где их ничто не связывало. Орли: стеклянный купол, почти бесшумные эскалаторы, бегущие дорожки, много чёрных лиц. Майя сдала свою довольно тяжёлую сумку, попрощалась с подругой и прошла к своему выходу: Париж — Лос-Анджелес. До посадки ещё было время и Майя вошла в маленький «дьюти-фри». Купить ли что-нибудь детям? Майки, брелки, бесчисленные Эйфелевы башни… Какая-то чепуха, причём дорогая. «Нет, не буду ничего покупать. Ни к чему. Или неудобно вот так с пустыми руками приехать?» Майе всегда решения давались трудно. В результате она ничего не купила. Потом лёгкая суета в салоне, Майя достала свой небольшой ноутбук в надежде записать впечатления от Парижа, но когда они взлетели, впечатления странным образом как-то отошли на задний план, ей хотелось думать о своей жизни, в которой её ждали проблемы. Поездка отдалила их решение, и теперь Майя оказалась со своими неприятностями лицом к лицу. Майя решила сосредоточиться на неприятном факте своей безработицы. Часть выплаты в связи со своим сокращением она потратила, но какие-то деньги оставались, немного, настолько немного, что работу следовало начать искать немедленно.

Думать о близко расположенных к дому компаниях, где нужны были услуги «тестера» программ, у Майи не получалось. Мысль, что придётся посылать свои резюме и ходить на интервью, казалась ей тоже невыносимой. Она снова стала вспоминать прошлое. Нахлынувшие воспоминания были так явственны, как будто всё происходило вчера.

Майин папа, еврей из небольшого украинского городка, бывшего местечка, был воспитан в довольно строгих еврейских традициях. Впрочем, это уже были времена, когда традиции начали размываться. Дедушка Ровинский смог стать директором небольшого местного завода. Он нигде не учился, стал выдвиженцем, тогда это было возможно. Выдвинули на должность, потому что работал хорошо и лучше всех соображал. Еврейские традиции их семьи можно было считать пошатнувшимися, хотя бы потому, что дед ушёл из семьи, оставил бабушку, что считалось дикостью: чтобы еврей такое сделал! Отец рассказывал о своей семье довольно скупо, но Майя помнила, что в уходе из семьи отца он всегда винил мать. Бабушка Ровинская была взбалмошной сварливой и неумной тёткой. Она разговаривала плаксивым тоном, беспрестанно жаловалась на жизнь и всех проклинала, театрально, со стонами и стенаниями. Мерзкое, как Майя представляла себе, зрелище. Папа дома не задержался и сразу после окончания школы уехал, поступил учиться на инженера и больше к матери не вернулся. В какой-то степени жена напоминала ему мать: тоже жаловалась, кричала, плакала, обвиняла… Мамы в доме было много, а папы совсем минимально. Он старался ни во что не вмешиваться, молчал, читал газету и проводил время только с Таней. Младшая дочка была «его». Поздний ребёнок, она его умиляла. Папа брал её на прогулки, катался с ней на лыжах и велосипеде. Таня росла без наклонностей: уж гуманитарием она точно не была, и сестрой по духу маме не стала. Хотелось бы папе видеть в дочке технаря, но Таня никакого интереса к математике тоже не испытывала. Родители её лелеяли, баловали и, как водится, прощали то, что старшим детям ни за что не простили бы.

Сейчас Майя и сама не знала, зачем она пошла в старших классах в математическую школу. Не хотела учиться в одной школе с Сашей, решила заявить о своих особых, непонятных гуманитариям, интересах, или просто пошла туда вслед за подругами? Мама, кстати, новую школу одобряла: лучше быть инженером, чем работать в школе. Школа — главное пугало в жизни!

Училась Майя хорошо, но как ей сейчас вдруг стало ясно, была неприятным подростком: ссорилась с учителями, дурила, старалась, чтобы за ней осталось последнее слово, принципиально не принимала участия в линейках и речёвках, которые казались ей воплощением советского идеологического ханжества и конформизма. Своим бойкотом школьных мероприятий Майя гордилась, считая себя бунтаркой. Учителей не уважала, не желая понимать их положения. Они все, за редким исключением, считались в их семье «идиотами», и даже если не совсем идиотами, то уж точно костными ретроградами, которые ещё противнее «чистых» идиотов.