Мне хорошо, мне так и надо…

А потом всё замечательно наладилось. У Наташи появился новый учитель, невероятно увлечённый театром. Режиссёр недавно образованного Еврейского театра Шолом. Он ставил «Тевье-молочника» и предложил Наташе главную роль. Наташа ни о чём другом не могла говорить: Яков Абрамович, Яков Абрамович… мастер… гений… яркий талант… Наконец-то смысл жизни был обретен. Галина Борисовна радовалась. Наташа — не Оля. Она не учёный, она — творческий человек, поэт. После школы Наташа выбирала между литературным институтом им. Горького и театральным институтом в Ленинграде. Почему бы и нет, у них там родственники, присмотрят за девочкой. Галина сначала была на Ленинград согласна, затем резко передумала: нет, Наташенька трудный ребёнок, тонкая, ранимая девочка, за ней нужен глаз да глаз, а в Ленинграде она будет одна, а это ни к чему. «Нет, не поедешь!» — Галина, если надо, умела быть категоричной. Наташа осталась в Москве и очень злилась на мать. Ах, если бы Галина знала к чему это приведёт, она сама бы вытолкнула дочь из дома. В литературный институт Наташа так и не поступила, театр занимал теперь всё её время. Они что-то репетировали, ездили с концертами, Наташа возвращалась домой всё позднее и позднее, и начала называть Якова Абрамовича Яшей. Галина ничего ей не говорила, но удивлялась: как же так, он в три раза её старше, старше Валентина, почти в дедушки дочери годится. Однажды вечером Наташа привела домой Якова Абрамовича, пили чай, заговорчески переглядывались, а потом Наташа, гордо смотря на мать, невпопад объявила, что они поженятся. Получилось это у неё неловко, смесь торжественности с дикой боязнью реакции родителей. Галина буквально онемела, вообще не могла произнести ни слова. Валентин тоже молчал, хотя с Галининой точки зрения, должен был бы что-то веское сказать, отреагировать на эту дичь. Как надо реагировать: жестко и грубо или с юмором, Галина не знала. Молчание затянулось, Яков Абрамович хитро улыбался.

— Как это пожениться? Что за глупости… — Галина решилась нарушить молчание.

— Мама, это не глупости. Как ты можешь так говорить. Мы любим друг друга.

— Замолчи. Я хочу Якова Абрамовича послушать.

— Милая Галина Борисовна, теща моя будущая. Мы с Наташенькой ничего другого от вас и не ожидали. Да, я люблю вашу дочь, и мы будем вместе. Вам просто надо это принять, и я надеюсь, что вам это удастся, пусть не сразу.

— Что? Мы никогда не дадим согласия на ваш брак. Она совсем девчонка, а вы, извините, старик. Мы на вас в суд подадим. Вас посадят. Правда, Валя?

Валентин неуверенно кивнул, по-прежнему не испытывая, видимо, никакого желания вступать в разговор. «Подожди, Галя. Тут надо подумать», — вот что он сказал. Вся ярость Галины Борисовны немедленно перекинулась на мужа: «Нечего мне ждать. Я в милицию пойду. А ты как хочешь. Трус». Яков Абрамович, продолжая спокойно пить чай, счёл нужным вмешаться в Галинину перепалку с Валентином:

— А я хотел бы знать, при чём тут милиция? Не надо мне тюрьмой угрожать. Наташа-то ваша — совершеннолетняя, так? Я пришёл, хотел по-человечески… мы же всё равно сделаем, как собирались. Да, Наташенька?

— Да, мама, я думала вы за меня будете рады. Разве ты не можешь просто за меня порадоваться? Ничего вы не понимаете. Яшуля такой необычный. При чём тут его возраст? Какая разница, сколько кому лет. Люди рождаются друг для друга, просто не все могут найти свою половину, а я нашла, мне повезло. Но ты этого не понимаешь… да как я вообще могла подумать, что ты поймешь. Куда тебе.

Галина тогда в первый раз услышала, как Наташа называет Якова Абрамовича Яшулей, и мерзкое слово вызвало в ней тошноту:

— Не бывать этому! Слышишь? Я тебе не позволю. Я тебя в квартире запру. Я к нему на работу пойду.

— Не позволишь? Да как ты мне не позволишь? Плевать нам на ваше разрешение. Хотели по-хорошему, но Яшуля мне говорил, что не выйдет, я его не послушала. Пойдём, Яшуля, нам с тобой сюда ходить не надо. Прощайте, родители… живите как хотите.

Наташа вышла в переднюю, Яков вслед на ней. Галина слышала, как с треском щёлкнул замок. Они ушли. Она вернулась в комнату, Валентин сидел за накрытым столом и ел варенье.

— Ты слышал? Он совратил нашу дочь. Он — подонок, нелюдь. Что делать? Как ты можешь так спокойно сидеть? Ты слышал, как она сказала «прощайте». Она не вернётся к нам.

— Галь, успокойся. Может ещё всё будет хорошо. Видишь, как она Яковом увлечена. Бывает и так, кто знает, всё, наверное, к лучшему.

— Что? К какому лучшему? Надо что-то делать. Она скорее всего с ним живет.

— Ну живет, и дальше что. Взрослая девка уже.

— Заткнись! Я знаю, почему ты его защищаешь?

— Это почему?

— Потому.

— Нет, скажи почему?

— Потому что он хитрый и похотливый еврей. Это ты хотел услышать?

— Что ты сказала?

— Что слышал… вы все одинаковые. Мне мама моя говорила, только я её не слушала. Докажи мне, что это не так. Сделай что-нибудь!

— Что интересно я должен сделать?

— Пойди и убей его.