Мне хорошо, мне так и надо…

— Что ты несешь? Хватит уже. Мне надоело это слушать. Совсем ты ум потеряла. С тобой жить невозможно. Правильно Наташка сделала. Я её понимаю. Всю жизнь с дурой живу. Устал. Да, успокойся ты, хватит орать!

Галина зарыдала. Повалилась на диван и сквозь рыдания что-то неразборчивое зло выкрикивала, но Валентин ушёл на кухню и плотно закрыл дверь. Он и сам был не в восторге от очередного Наташиного номера, но не был склонен так драматизировать ситуацию, тем более, что в этом случае от него ничего не зависело. А значит, делать было ничего не надо, и Валентин в душе очень этому радовался. Галинины сдавленные вопли из спальни его совершенно не волновали, он знал, что через полчаса максимум она успокоится. Пассаж про евреев ему не понравился, но это происходило не в первый раз. Галина потом говорила, что это «всё её нервы, эмоциональная реакция, на которую не нужно обращать внимания. На самом деле, она, конечно, ничего такого не думает. Как можно воспринимать её слова всерьёз. Она совсем другое имела в виду». Валентин знал, что жена лукавит, что она как раз и «имела в виду» то, что говорила, но он знал и другое: жена — такая какая есть, переделать её невозможно, не стоит и стараться. А раз так — то не надо заострять внимания на её неприятном, но редко проявляющемся антисемитизме. Себе дороже. Что теперь делать? Развестись? На развод, как и на другие серьезные перемены в жизни, Валентин был неспособен. «Пойди убей!» Разве умная баба такое скажет? Да кто сказал, что его Галочка умная. Скорее наоборот. Дура — она дура и есть.

Галина даже и не знала, было ли у Наташи с Яковом какое-то свадебное торжество. Наверное, нет, свадьба с «горько», скорее всего, казалась им обоим пошлостью. Через какое-то время Наташа как ни в чём не бывало позвонила, стала хвастаться своими успехами в Шолом, у неё главная роль, Яшуля обещал сделать из неё большую актрису. Он ставит только на неё, она Яшина муза, она ему помогает. Яша такой молодец. Галина смирилась с неизбежностью присутствия в их жизни Якова и начала ходить на все спектакли Шолома. Молодой театр, стиль Мейерхольда, задорные, увлечённые своим делом ребята, Наташа лучше всех, такая трепетная, одухотворённая, поёт тихонько, читает свои стихи. Она на своём месте. Галине даже и в голову ни разу не пришло, что дочь играет только евреек среди евреев, увлечена еврейской идей, еврейским искусством, живёт с евреем. Какая разница. Сейчас Галина считала себя интернационалисткой. Еврейский народ так пострадал от репрессий. Яков Абрамович выходил кланяться: седой, значительный, с яркими горящими глазами. Главный режиссёр действительно талантливый человек. Это правда.

Наташа с Яшей как ни в чём не бывало приходили пить чай, и в один прекрасный день дочь объявила, что беременна. Чудесная новость. Галина хотела быть бабушкой, собиралась посвятить ребёнку всё своё время.

Родилась замечательная девочка, потом через несколько лет — мальчик. Всё бы хорошо, но зачем Наташа назвала так детей? Ханна-Мария и Берл-Авраам? Двойные, непривычные для Москвы имена. Некоторые Галинины друзья упрямо называли девочку Машенька. Их можно понять. А вот мальчика как называть? Берлик? Абраша? Ужас какой-то. Зачем такие нарочито еврейские имена? Гусей дразнить? Это всё он! Совсем Наташу к себе переманил. С «Яшулей» однако приходилось общаться. Он стал быстро стареть, умерла его мать, с которой они жили. В еврейском театре теперь был другой режиссёр, а Яша превратился в пенсионера и выглядел своим детям не папой, а дедушкой. Он приходил в гости, громко разговаривал, махал руками, жадно ел, и нарочно задирал Олю, а когда она теряла над собой контроль и начинала выкрикивать грубости, Яша неприятно улыбался, было видно, что любая перепалка доставляет ему удовольствие.