Мне ли бояться!..

— Откуда у тебя ссадина под носом? — спросила Полина. — Дай припудрю.

— Кушать очень хотелось, вилку мимо рта пронес. Как же вы ее отпустили тогда ночью? — Я посмотрел на Свету, пока Полина занималась моим лицом.

— Разве ее остановишь?

— Вот теперь порядок. — Полина убрала косметичку. — А иначе мы бы не встретились. Всё решает случай.

— Всё?

— Всё, — уверенно ответила она. — Даже само рождение.

— А куда деть собственную волю? — спросил я, немного волнуясь. — Каждый вправе сам делать свой выбор.

— Миф для дураков. Выбираешь не ты — выбирают тебя. Ты можешь лишь побарахтаться некоторое время, себе во вред. Только мазохисты делают себе больно. А нормальные люди между клещами и кокосовым орехом предпочтут последнее.

Света с мужем уже ушли в зал, а я вдруг подумал, что впервые вижу Полину такой, ведь до этого мы говорили только о пустяках, и мне совсем неизвестно — что у нее внутри? Какие прелестные мысли кроются в ее такой же прелестной голове?

— Так можно оправдать любой шаг, даже самый подлый, — пробормотал я.

— Оставь. Не заводи волынку, — с укором произнесла она. — Будь проще.

Ксения замахала нам рукой, и мы пошли в зал. Погас свет, на экране замелькали кадры из фильма «Преступление и наказание», тот фрагмент, где Тараторкин, то есть Раскольников, засовывает топор в петлю под сюртуком и идет мочить старуху-процентщицу. Вокруг нас раздавались смешки и шуточки.

— Понятно, что сейчас актуальнее газовый пистолет — и можно обойтись без жертв, — сказала Ксения, когда зажгли свет. — Но поговорим мы о другом. Если вы читали Достоевского, в чем я не совсем уверена, то вспомните о том вопросе, который мучил главного героя: «Тварь ли я дрожащая или право имею?» Я понимаю, что вам трудно, да и некогда поднапрячь мозги, но призадумайтесь над этим вопросом. — Ксения вела программу так же, как и держала себя в жизни, — иронично и небрежно. — Если я опрошу вас, кто хочет иметь право, а кто быть дрожащей — как ее? — тварью, то тут все ясно. Все скопятся в одном секторе. А я сделаю иначе. Я спрошу вас: чувствуете ли вы достаточно силы и смелости, чтобы переступить черту, разумеется, без всяких убийств, за которой успех и благополучие, или желаете жить спокойно, мило, тихо, по принципу: не высовывайся? — Ксения оглядела зал.

Ловко она все переворачивает, подумал я. Я с самого начала понял, в каком балагане оказался. И почти все жуют.

— Смотря какая черта! — пискнула одна девушка, и Ксения устремилась к ней.

— Нравственная, крошка, нравственная. Малюсенькая такая черта, за которой совесть начинает бить копытцами. До кого не дошло, приведу пример. Чаши весов. На одной — миллион долларов, на другой — слеза ребенка, о которой так любил рассуждать наш великий писатель. Итак, ваш выбор?

Раздались разные голоса, Ксения только успевала подбегать с микрофоном:

— Ребенок мой или чужой?

— Мне бы и полмиллиона хватило.

— Что значит «слеза ребенка»? Дети все время плачут.

— Возьму миллион, а часть — в детский дом. И все счастливы.

— Сначала дайте, потом скажу!

— Стоп! — остановила Ксения. — Сформулируем иначе: перед вами два пути заработать миллион долларов. Первый путь — долгий, целенаправленный, кропотливый, а второй — быстрый. Надо только пожертвовать кое-чем. Отказаться от своего идеала. Выбирайте, кто за первый — садятся в правый сектор, за второй — в левый. А пока мы попросим спеть нашу горячо любимую Анжелику!

Я усмехнулся. Только утром Ксения крыла ее на чем свет стоит, когда я включил приемник. Пока Анжелика открывала рот под фонограмму и вертелась перед камерой, я шепнул Полине:

— Может, пойдем отсюда?

— А мне интересно, — ответила она. Ну, конечно: бородатый оператор так и наезжал на нее со своей техникой.

В трех секторах оказалось примерно поровну. Ксения стала приставать к каждому: почему он поступает так, а не этак? Лишь наш нейтральный сектор не трогала. Только бросила мимоходом:

— А вам, ребята, что, миллион долларов не нужен?

Дался ей этот миллион. Я бы взял: хоть сразу, хоть в рассрочку, потому что идеал — понятие отвлеченное, дым над головой. Да и у кого он есть в наше время? Я вообще-то хотел бы быть богатым. Но наполовину. Вот так. Чтобы одна половина богатая, а другая — бедная. Для равновесия. А по правде говоря, я уже начинал злиться, что пришел сюда. Ксения сверкала на меня глазами, ей хотелось, чтобы я сказал что-нибудь из того, чем она пичкала меня утром, а я нарочно молчал.

Они все продолжали пилить это бревно, пересаживаясь с места на место, Анжелика в перерывах открывала рот, как рыба в аквариуме, а Ксения подбрасывала все новые задания. Миллион или спасение незнакомого человека? Миллион или лучший друг? Миллион или десять лет в тундре со своим любимым? Язык у нее был хорошо подвешен, и в конце концов она так всех запутала и заговорила, что никто уже ничего не соображал. У всех перед глазами лишь зеленые бумажки плыли. Напоследок она приготовила еще одно испытание.