Мне ли бояться!..

Пообедали мы в Парке, потом постреляли в тире, и Лена меня опередила на несколько очков, покормили уток в пруду. Мы старались не говорить о Марье Никитичне, но все равно она была где-то рядом. Мы оба словно чувствовали ее присутствие. И если она действительно видела нас, то, наверное, осталась довольна. Я всегда был младшим в семье, а теперь вдруг сам почувствовал себя старшим братом.

— Лена, а ты хотела бы уехать со мной в другой город? — неожиданно спросил я.

— Насовсем?

— Может быть, насовсем.

— А родители?

— Будешь навещать их, когда захочешь.

— Хочу, — сказала она. — Когда собираться?

— Подожди. — Я улыбнулся. — Сначала мне нужно в Москве одно дело закончить.

— Тогда заканчивай скорей.

— Постараюсь. — И мне показалось, что все наконец стало ясным.

Мы еще побродили по Парку, разметая ногами желтую листву, съездили в Лужники и побывали на Воробьевых горах, наблюдая, как гаснет город вместе с уходящим навсегда днем. Я несколько раз звонил Полине, но Людмила Александровна отвечала, что ее нет дома. Потом мы вернулись в Останкино. Родители ее были настолько пьяны, что я даже побоялся оставлять Лену вместе с ними. Полное отсутствие гласных в речи.

— Пкпатля ншел на квртру, — сообщил отец. — Хрший члвк. Грзин. Дал авнс.

— А Леночку вы куда денете? — спросил я. Так и хотелось дать ему по морде.

— Прстроим. В сворвское учлще, — попытался он пошутить.

Лена, покраснев, ушла в ванную и заперлась там.

— Вот только попробуйте ее обидеть, — сказал я, показывая кулак. — Вам тогда не покупатель, а продавец мозгов понадобится.

— Есть, кмндир! — Он хотел отдать честь, но потерял равновесие и свалился в коридоре.

Я посмотрел на барахтающееся тело и захлопнул дверь. Пора было торопиться на «Домодедовскую».

12

Толстяк в черной шляпе и Петр Степанович поджидали меня около машины. В ней сидели еще двое.

— Контракт подготовили? — спросил я.

Толстяк ухмыльнулся:

— Получишь ты свой миллион, получишь. Если выиграешь. А проиграешь — триста тысяч. Ты, главное, в штаны не наложи со страха.

— А у вас шляпа давно с головы не слетала?

— Ишь ты, какой ежик! Молодец, злой. Разогревать не надо.

— Ты почему на лекции не ходишь? — спросил Петр Степанович.

— Зачем ему учиться? — вмешался толстяк. — Он у нас чемпионом будет. Ну, поехали, поехали…

Машина свернула на Ореховый бульвар, в сторону Бирюлева, и те двое всю дорогу угрюмо молчали. Зато толстяк распинался почем зря. А Петр Степанович вполголоса давал мне советы. Он, видно, не впервые участвовал в таком мероприятии. Минут через пятнадцать мы подъехали к ярко освещенному, зарешеченному прямоугольному зданию, вокруг которого стояло много иномарок. В некоторых дремали шоферы. Мы прошли в подъезд мимо охраны в камуфляже, свернули налево по коридору и оказались в небольшом спортивном зале. В углу был накрыт стол с закусками и кипел самовар.

— Здесь можно отдохнуть и размяться, — сказал толстяк. — Форма в шкафчике. Сейчас остальные подтянутся. Можете не торопиться: смотрины через час. Пойдем, Петр, поболтаем.

Они куда-то ушли, а мы начали выбирать себе форму. Эти двое, значит, тоже бойцы, подумал я. Были они постарше меня и тяжелее. Что-то не хотелось никому из нас разговаривать, так мы всю дорогу и молчали. Я выбрал себе малиновые штаны по росту и синюю майку, а разминаться не стал. Подсел к столу и решил перекусить. Больше всего меня беспокоило, чтобы никто бинты не увидел, когда я начну переодеваться. Могут потом нарочно по животу бить. А так эти порезы меня не особенно волновали. Ну разойдутся, еще немного дурной крови выйдет, как Ксения говорит. Да им там только и нужно — на кровь поглядеть.

Скоро толстяк привел еще пятерых.

— Ну все, — сказал он. — Четыре пары. Больше и не нужно. Водочки никто не желает?

Таких не нашлось, и он отплыл, воняя духами.

Один из новеньких, сухощавый парень лет двадцати, сказал:

— Ребята, давайте договоримся: не калечить и фейс не портить.

Другой, стриженный под уголовника, хмуро произнес:

— Конечно, но глазунью обещаю.

Он быстро переоделся во все зеленое и набросился на боксерскую грушу с такой яростью, словно полгода лежал без движения. Запугивал. Остальные тоже стали нехотя разминаться. Лишь мы с сухощавым сидели в сторонке. Я уже натянул под шумок майку и теперь делал вид, что изучаю оставшийся с допотопных времен лозунг на стене: «Народ и партия — едины!» А может быть, нарочно оставили: чего краску переводить, какая партия к власти ни приди — лозунг у всех один. Сухощавый облачился в желтые штаны и посмотрел на меня.

— Вообще-то я чемпион Ростова по каратэ, — с вызовом сказал он. Видно, нервничал.

— Ну и что? — спросил я. — А я из Шао-Линя.

В зал влетел толстяк.

— Пошли! — скомандовал он. — Парад-алле!

И мы гуськом направились за ним по коридору — все в разноцветных штанах и майках, словно клоуны. В вестибюле к нам присоединились девушки в бикини с нашими номерами на дощечках. Мой номер оказался седьмым, а несла его крашеная блондинка с плутоватыми глазками.

— Желаю удачи, — шепнула она мне.

— И тебе тоже, — ответил я.