Мне лучше

У моей матери всегда все написано на лице. Я понял, что кускус явился для нее новым шоком. Хотя, конечно, вслух она не скажет ничего. Я и раньше замечал, что у родителей появились ксенофобские замашки, но думал, это касается только людей, а не продуктов. Может, в старости автоматически срабатывает некий ген расизма? Но признаваться в этом чувстве, разумеется, недопустимо. И мама тут же спохватилась:

– Папа будет доволен. Он обожает кускус.

– Прекрасно. Мне так хочется, чтобы вам было у нас приятно.

– Конечно-конечно. Нам будет приятно… – поддакнула она, но лицо ее вытягивалось все больше.

24

Интенсивность боли: 7

Настроение: марокканское

25

В половине девятого Элизы все не было. Я уж собрался позвонить ей, и только тут обнаружил сообщение на автоответчике – она предупреждала, что задержится. С ней непременно хотел встретиться родитель одного из малышей, и она извинялась за то, что не сможет помочь мне все приготовить. Но не успел я дослушать сообщение Элизы, как появилась она сама, а вместе с ней Алиса, наша дочь. Алиса заскочила за ней в детский сад, и они приехали вместе. Я не видел дочь всего две недели, но за это время столько всего произошло… Будто прошел целый век. Она как-то особенно похорошела, так и бывает, когда дочь отрывается от отца. Я-то всегда млел перед ней от восторга, и все, что бы она ни делала, в моих глазах было совершенством. При виде Алисы мрачные мысли, которые одолевали меня в последнее время, развеялись. Нет, невозможно, не могу я умереть. Мое лекарство – дети. Должен же я узнать, что из них получилось. Пусть они уже взрослые, я нужен им и дальше. Я обнял Алису, пожалуй, слишком крепко и прижимал к себе слишком долго. Она не сразу отошла от удивления:

– Да что случилось-то?

– Я тебя страшно люблю, вот и все, что случилось.

Все молча на меня глазели. Что было делать? Я сказал:

– На ужин будет кускус.

Вскоре мы сидели за столом и привычно внимали сольному выступлению отца. Он всегда любил говорить больше всех и сдабривал свои рассказы шуточками, которые считал (и зря) остроумными. Мои чувства к нему всегда были очень и очень сложными – это такой плеоназм, когда говоришь об отце, о родителях. Они постоянно менялись, меня швыряло из крайности в крайность: я находил его то обаятельным, неотразимым, то пошлым до отвращения. Как правило, это было реакцией на чужое мнение: я уважал достоинства отца, но стоило кому-нибудь хорошо о нем отозваться, как я бросался возражать, перечисляя все его дурные стороны. И первой моей претензией к нему была его манера постоянно меня унижать. Раньше я видел в этом просто бестактность. Но со временем убедился: это делалось преднамеренно. Он никогда не мог сказать мне ничего хорошего, был не способен похвалить что-нибудь, имеющее отношение ко мне. Взять, например, моих детей. Он их, безусловно, любил, однако если заговаривал о них со мной, то только для того, чтобы отметить что-нибудь плохое. “Не понимаю, почему ты позволяешь Алисе так одеваться…” Или: “Поль все время строчит по мобильнику эсэмэски – это просто ужасно!” Я никогда не слышал, чтобы он сказал: “У тебя замечательные дети”, – ведь это значило бы, что я хоть что-то в своей жизни сделал хорошо.

Но больше всего он цеплялся к моей работе. С тех пор как я устроился в архитектурное бюро, отец начал живо интересоваться делами в этой области. Вернее, делами наших конкурентов. Не было в мире человека, который бы так пристально, как он, следил за успехами нашего основного соперника. Уверен, что, будь я поклонником “Битлз”, отец с утра до ночи талдычил бы мне про “Роллинг Стоунз”. А так, он не упускал случая попенять мне:

– Жаль все-таки, что контракт на новый университетский корпус в Жюсьё достался не вам. Это прекрасный объект.

– Да, конечно.

– “Ксенокс и компания” отлично работают. Я съездил в Шайо посмотреть, как они строят новое музейное крыло – это что-то грандиозное! Жаль, что ты работаешь не у них.

В этом он весь. Можно было бы подумать, что ему интересно то, чем я занимаюсь, что он как любящий отец хочет принимать участие в жизни сына, но это не так, а правда в том, что он смакует все промахи – мои и нашей фирмы. Козырь его изуверской колоды – проект, над которым я работал восемь лет тому назад. Это был самый тяжелый случай за всю мою карьеру (не считая нынешнего). Я не один месяц корпел над расчетами по крупному объекту, который наша фирма отвоевала в жестокой борьбе. Все шло прекрасно до тех пор, пока не выяснилось, что право на владение частью здания принадлежит неким частным лицам. Точнее, одному лицу, проживающему в Соединенных Штатах. Очень богатому человеку, который не соглашался ни на какие наши предложения. Непоправимая ошибка нашей юридической службы. Весь труд насмарку. Ситуация зашла в тупик. На работе все давно забыли об этой досадной истории, и только я один постоянно ее пережевывал, потому что отец регулярно допытывался:

– Есть новости от владельцев?

– Нет.