Мне нельзя тебя любить

В школе я даже подумать не мог, что Крылова такая неадекватная истеричка. Я понимаю, у нее стресс и шоковое состояние, но у меня тоже стресс и шоковое состояние, однако в истерических припадках я не бьюсь.

— Мы должны пожениться, — в итоге выдала мне вчера.

— Чего???? — мои глаза полезли на лоб.

— Что слышал! Ты заделал мне ребенка, ты лишил меня нормального будущего, я из-за тебя не пойду в институт…

— Эй-эй-эй, — выставил вперед ладонь. — Сбавь обороты, Крылова. Ты вроде как сама хотела заняться сексом.

— Хотела. И теперь наступили последствия. Но ты почему-то не хочешь нести за них ответственность.

— Я не отказываюсь от ответственности и от ребенка, я готов его признать, дать свою фамилию и платить алименты, — повысил голос. — Но жениться я на тебе не буду. У меня другие планы на жизнь.

— У меня тоже были другие планы на жизнь, но все пошло через одно место. И я не собираюсь расхлебывать это сама, мы с тобой теперь в одной лодке. И хрен я тебе дам с этой лодки сбежать. Пойдём на дно вместе.

Последние фразы прозвучали, как реальная угроза, и мне это категорически не понравилось. Крылова подскочила с лавочки в парке и поспешила к своей «Хонде», а я так и остался стоять под деревом, а потом поплёлся к автобусу.

До сих пор ломаю голову, что значили ее слова. Наверное, мне вообще не нужно об этом думать, мало ли что истеричка могла выкрикнуть в приступе припадка. Но вот кошки на душе все равно скребут, а неприятное предчувствие так и нашептывает на ухо: «Все кончено, Лев. Не будет тебе никакой Москвы. Останешься в Печорске нянчить ребенка».

Купить бы билет в Москву на ближайший поезд, да не могу, жить негде. Общежитие мне дадут только первого сентября.

Мои раздумья прерывает распахнувшаяся дверь комнаты. У матери никогда не было привычки стучать ко мне. Она всегда считала нормальным просто взять и ворваться в мою спальню.

— Лёва, тебя к телефону.

Меньше всего мне хочется с кем-то сейчас говорить, но я все же поднимаюсь с кровати и подхожу к трубке.

— Алло.

— Здравствуйте, Лев Быстрицкий? — звучит незнакомый женский голос.

— Здравствуйте, да.

— Вас беспокоят из приемной прокурора Крылова. Олег Борисович просит вас прийти к нему на приём.

Я застываю на одной точке. Неужели Алина пожаловалась отцу…?

— Эээ, а зачем?

— Этого я не знаю. Но Олег Борисович велел вам прийти.

— Я не подчиненный вашего Олега Борисовича, он не может ничего мне велеть.

— Кхм, все же я бы рекомендовала вам явиться.

— А если не явлюсь, то что? — спрашиваю с вызовом. Какой-то сюр. Подчиненные может и боятся прокурора, но я с какой стати должен бояться? Я закон не нарушал.

— Все же вам лучше прийти, — говорит девушка таким голосом, как будто даёт мне жизненно важный совет.

Ничего не отвечая, вешаю трубку. Не надо быть экстрасенсом, чтобы догадаться: Алина нажаловалась отцу. Вот только что он может мне сделать? Алина в истерических припадках любила повторять: «Папа нас убьёт, папа нас убьёт». Но не в прямом смысле же он убьёт. Ну наорет. Ну вмажет мне по роже за то, что обесчестил его дочку. На этом все закончится.

Я возвращаюсь в свою комнату и ложусь обратно на кровать, чтобы снова бесцельно пялиться в потолок. Но груз от звонка прокурорской секретарши все нарастает и нарастает. В итоге к нему подключается неприятное предчувствие, и я сдаюсь. Встаю с кровати, надеваю джинсы с чистой рубашкой и иду к прокурору.

Глава 24.

Лев

17 лет назад

— Значит, это ты хочешь бросить мою беременную дочь, — прокурор не спрашивает, а утверждает.

На нем строгий прокурорский мундир, да и сам Олег Борисович Крылов выглядит очень сурово. Пока не понимаю, он всегда такой или хочет навести на меня страху. Если второе, то у него не получается. Я закон не нарушал, скрывать мне нечего, поэтому не вижу причин бояться прокурора.

— Если я не женюсь на Алине, это еще не значит, что я ее бросаю, — смело отвечаю.

— А что же это значит? Заделал моей дочери ребенка, лишил ее нормального будущего, а теперь сбегаешь, как последний трус.

— Я не сбегаю, а еду учиться. Я поступил в институт в Москве.

— То есть, ты бросаешь родного ребенка ради института?

Да что они все заладили: бросаешь! Аж бесит. Никого я не бросаю.

— Я готов признать ребенка, дать ему свою фамилию и помогать Алине деньгами, — отвечаю с раздражением. — Но жениться на Алине я не буду.

— Ах вот как, — прокурор выгибает бровь и откидывается на большом кожаном кресле.

В его кабинете много позолоченных (или золотых?) статуэток, картин и элитного алкоголя. Шкафы вдоль стен буквально забиты всем этим добром. Прокурор хранит дорогие подарки прямо на рабочем месте, не боясь, что к нему нагрянут с проверкой. У самого Олега Борисовича на запястье золотые ролексы, а на шее толстая цепь, как будто он не прокурор, а браток. Впрочем, думаю, он и то, и другое.

— Да, вот так, — подтверждаю. — Мне очень жаль, что Алина забеременела. Мы оба в этом виноваты, и со своей стороны я готов нести ответственность за ребенка. Но не за Алину.