Мне нельзя тебя любить

Все воскресенье я провожу дома, читая новости. В Печорске я немного выпала из федеральной повестки и плохо следила за тем, что происходит в масштабах всей страны. А президент после выборов в марте объявил масштабную борьбу с коррупцией. Видимо, эту программу для него Ярослав писал после того, как наши с Никольским реформы провалились, и я отправилась в ссылку в жопу мира.

Но то и дело я весь день возвращаюсь мыслями в Печорск. Все-таки там было интересно, я первый раз участвовала в выборах, это хороший опыт. Ну и, конечно, Лев. Хоть и запрещаю себе о нем думать, а он все равно просачивается в голову. Сегодня мобильный телефон звонил трижды, и каждый раз сердце к горлу подскакивало: вдруг Быстрицкий?

Но Лев так и не позвонил мне за все время с нашего расставания. Не позвонил даже после снятия своей кандидатуры с выборов. Мне интересно, зачем он это сделал. Неужели из-за меня?

Мне тоже надо заявить, что отказываюсь от победы. Я пока этого не делала. Хочу все-таки получить хоть какие-то гарантии от премьера, что меня действительно берут на должность руководителя аппарата правительства. Одного разговора по телефону мне недостаточно.

Звук входящего вызова заставляет меня броситься к телефону. Это Лев?

Нет, не он…

Всего лишь Мельников.

— Алло, — поднимаю трубку без особого желания.

— Привет. Слушай, меня тут местные журналисты и ЦИК на части рвут, хотят твой комментарий по итогам победы. Я уже не знаю, что еще сочинить, почему ты не выходишь на связь и не комментируешь свою победу.

С тяжелым вздохом падаю на диван.

— Завтра прокомментирую.

— Завтра уже поздно. И так несколько дней после выборов прошло. Давай я объявлю, что ты отказываешься от победы?

— Нет! — испуганно восклицаю. — Это можно будет сделать только завтра.

— Блин, Ир… — злость Мельникова передаётся мне через трубку. Еще бы! Я беру и отказываюсь от победы. Для политтехнолога, чей кандидат выиграл, это большой удар.

— Андрей, — строго произношу его имя. — Мне больше нечего тебе сказать. Мое объявление будет завтра. Если ты не знаешь, что сочинить всем, кто звонит, то не поднимай трубку.

На этой ноте я отбиваю звонок.

К моему великому сожалению, мне еще придется вернуться в Печорск, чтобы завершить все формальности. Слишком оптимистично с моей стороны было полагать, что сдам дела в городе за пару дней.

Открываю телеграм и по привычку захожу в печорские каналы. Там все пишут о моей победе и о том, что я не отвечаю на звонки. Еще местные папарацци снимают Льва: как он едет на свой завод, как выходит из здания Центральной избирательной комиссии, как покупает продукты в супермаркете.

Папарацци пишут, что Лев теперь самый завидный холостяк в городе, и местные охотницы за миллионерами уже приступили к сражению за его сердце. Душа в клочья разрывается, когда это читаю.

Лев не холостяк! У него есть я!

Отбрасываю телефон в сторону и возвращаюсь мыслями к тому времени, когда мы тайно встречались. Это было лучшее время. Вся эта предвыборная гонка в захолустном городе — определенно мое самое яркое приключение в жизни. Но главное, что я встретила там Льва, который сначала дважды спас мне жизнь, а потом подарил самые яркие, самые счастливые мгновения.

У меня больше не получается запретить себе думать о Быстрицком. Всю ночь Лев не выходит из головы. Я чуть ли не физически ощущаю его присутствие в постели, тепло его тела, жар поцелуев. А когда провожу рукой по свободной половине кровати, выть от тоски хочется. Боль такая, будто кости ломают.

Поэтому в понедельник утром я еду к премьеру совершенно разбитая. У меня нет настроения ни как-то специально одеваться, ни краситься. Натягиваю невзрачный брючный костюм серого цвета, завязываю волосы в пучок, а на макияж вовсе забиваю. Идя по коридорам Белого дома, понимаю, насколько меня тут от всего воротит: ремонта, который не делался лет 50, красных ковров, старых дверей, скрипучих лифтов. От нафталинового запаха тошнота к горлу подступает.

— Ожидайте, — секретарша премьера жестом показывает мне сесть.

Старый диван прогибается подо мной, хотя я вешу всего ничего. То ли здесь правда душно, то ли это от нервов, но чувствую, как по спине скатывается капелька пота. А затем и вовсе помещение плывет перед глазами, а воздух становится сладковато-приторным.

— Можете проходить, — словно сквозь вату доносится до меня голос женщины.

Поднимаюсь на ноги и чуть ли не теряю равновесие. Кое-как собрав волю в кулак, осторожно ступаю по старому паркету. Коротко стучу в дверь и опускаю ручку.

— Можно? — спрашиваю, а сама чувствую, что язык онемел.

— Ирочка! — восклицает Антон Петрович. — Конечно, проходи.

Мурашки наконец-то перестали плясать перед глазами. Я закрываю за собой дверь и иду навстречу премьеру, который встал с кресла, чтобы меня поприветствовать.

— Очень рад тебя видеть! — стискивает в объятиях, а мне от его прокуренного запаха становится еще хуже.

— И я вас, — лгу.