Мне нравится твоя ложь (ЛП)

Я заканчиваю свой танец и делаю круг, выступая вполсилы. Когда наступает время идти домой, чувствую себя уставшей, мой разум цепенеет. Натягивая куртку, выхожу на улицу.

Там всего лишь моросящий дождь, хотя часы бурной непогоды все-таки оставили свой след. Земля скользкая, так же, как кирпичные стены и металлические фонарные столбы. Лужи тянутся вдоль тротуаров, выглядя почти трогательно. Аккуратно перешагиваю через них. Ноги и так болят. Последнее, что мне нужно — это туфли, полные ледяной воды.

Я так сосредоточена на этом, что почти ничего не вижу.

От стены отделяется тень.

Я успеваю лишь ахнуть и прижать сумку к груди как щит. Затем появляется рука, хватающая меня за предплечье и тянущая в переулок.

Мой крик приглушен чужой ладонью.

Я прижата спиной к холодному кирпичу твердым телом передо мной, стою неподвижно, загнанная в ловушку. В переулке темно, хоть глаз выколи, и слышны лишь наши смешанные рваные вдохи, которые общаются за нас, пока мы не говорим ни слова.

Его голова опускается. Я не вижу ни силуэта, ни лица. Но чувствую, как он приближается.

Теплые губы прижимаются к моему виску. Это ощущается почти целомудренно, за исключением того, что он удерживает меня у стены, прижимаясь ко мне тазом, широким и жестким против моего бедра.

Меня пробивает дрожь.

— Тихо, — произносит низкий голос в темноте.

Кип. Облегчение наполняет меня, хотя и не должно. Я не могу ему доверять. Он говорит со мной, словно я — животное, лошадь, которую ему нужно обуздать, но именно поэтому я не встаю на дыбы. И, возможно, это — то, что я собой представляю, потому что мой инстинкт кричит мне сражаться.

Он убирает ладонь с моего рта, и я шиплю:

— Что ты делаешь?

Ненавижу свой дрожащий голос.

— Жду тебя.

Вот, чего я боялась. Но если он хочет навредить мне, ему придется постараться получше. Я заставлю его бороться за это. Игра на выживание. Я даже не знаю, что это значит. Просто знаю, что не могу ему доверять.

— Отвали от меня.

Не ожидаю, что он послушает, но он это делает. Кип отступает. Достаточно для того, чтобы свет фонаря дал оценить высоту его роста и ширину плеч. Я все еще не вижу его лица. Кип — всего лишь тень, глубокий голос, озвучивающий только один вопрос:

— Кого ты боишься?

Тебя.

— Мужчин, которые тащат меня в переулки.

— Я не собираюсь причинять тебе боль. Хочу только поговорить.

— Поэтому поцеловал меня тогда?

— Это было непреднамеренно. Ты так хорошо пахла.

— Я пахла так, как пахнут люди, протанцевав на сцене несколько часов. Чем я и занималась до этого.

Он наклоняется, вдыхая у моего виска. Вдыхая меня.

— Так чертовски хорошо.

Это не должно быть комплиментом, не тогда, когда он ведет себя как пещерный человек, но, Боже, от этого еще лучше. Более первобытно. Более реалистично.

— Хорошо, ладно, я — стриптизерша в дерьмовом районе. У девушки от этого может выработаться комплекс.

Он бросает взгляд вдоль улицы, словно никогда не видел ее раньше.

— На тебя часто нападают, не так ли?

— Не часто. Я осторожна. — Если брать в расчет то, что я вообще его не видела. Он как лев, скрывающийся в высокой траве. Только в данном случае трава — это высокие здания из стали и бетона. В момент, когда газель видит его, становится слишком поздно.

— Тогда почему ты здесь работаешь? — спрашивает он.

Я закатываю глаза.

— Давай не будем этого делать.

— Делать что? — Он выглядит таким чертовски невинным со своими широко распахнутыми глазами. Он точно знает, о чем я говорю.

— Играть в спасителя.

— Играть в спасителя, — вторит он.

— Знаешь, это когда ты спрашиваешь о моей проблеме, как будто тебе не все равно.

— Тем не менее, мне действительно не все равно. — Его губы изгибаются. — Немного.

Это заставляет меня фыркнуть.

— А затем ты предлагаешь мне помочь. Можешь дать мне сотню баксов. Или, эй, вот идейка получше: я могу начать жить с тобой, не платя за аренду. Все, что мне нужно делать, это трахать тебя каждую ночь.

— Ауч.

— А потом свалить, когда ты устанешь от меня.

Мгновение он молчит.

— Вау, а ты действительно думаешь, что я ублюдок.

Что-то в моей груди скручивается. Я могла просто позволить ему высказаться. Скорее всего, он нес бы то же самое дерьмо, что слышала каждая стриптизерша, только я не дала ему попытаться, да?

— Прости. Я не должна была...

— Нет, я имею в виду, ты права.

— Неужели? — Меня не удивляет, что я права. Меня удивляет, что он это признает.

— Я — ублюдок, — говорит он. — Настолько, чтобы взять с тебя твою долю аренды, это точно. И готовить мы будем по очереди.

Улыбка трогает мои губы.

— Слишком скоро?

— Немного. Я мог бы дать тебе двадцатку. Начнем с малого.

Я закатываю глаза.

— Ладно, возможно, я перескочила сразу к выводам.

Он замолкает, становясь серьезным.

— Нет, ты права, я несу бред. Это не совсем то, что я хочу от тебя.

— Так чего ты хочешь?

Он замолкает.

— Проводить тебя домой. Можно? Завтра.

Это — самая приятная вещь, о которой меня когда-либо спрашивали. Как держаться за руку, как поцелуй в щеку. Я одинока настолько, что это кажется невозможным, а я не верю в миражи. Может быть, какой-то части меня нравится находиться в пустыне.

— А сегодня?