Мне нравится твоя ложь

Здесь нет тропинки. Мы следуем вдоль линии деревьев, проходя по пышной траве, уже сырой от росы. Затем деревья заканчиваются, открывая вид на здание на вершине холма. Это дом? Но нет, вместо стен у него — одни окна. Или, по крайней мере, раньше были. Теперь это высокие пустые проемы, в которых должно было быть стекло. Здание могло бы сойти за старую теплицу, за исключением вычурного купола сверху.

И башенок.

Это напоминает мне о женщине. Старой пышной женщине с седыми волосами и с той безмятежностью в глазах, которая приходит только с опытом. Так и здание. Я не смотрю на него и думаю: когда-то оно было красивым. Я думаю: оно и сейчас прекрасно. Как каждая морщина на лице женщины, каждая трещина в камне здания означает секрет, который оно хранит.

— Что это за место? — выдыхаю я.

Кип молчит пару секунд. Я перевожу на него взгляд и вижу, что он смотрит на меня с неуверенностью в глазах. Он изучает меня, понимаю я, и это одновременно и нервирует, и очаровывает меня тем, что он интересуется мной, хочет увидеть, что находится под гладкой поверхностью моей кожи.

— Я не уверен. Дом в двух километрах к югу отсюда. Или то, что от него осталось. А это был… отдельный бальный зал? Обсерватория? Возможно, и то, и другое.

Бальный зал. Вот, что звучит подходяще.

Я сейчас слишком возбуждена. Отпускаю его руку и бегу вперед, находя дверь, хотя все окна открыты. Нет никакой настоящей двери, просто пустой проем. Я вхожу внутрь и смотрю вверх. Потолок выцветший из-за неизвестного количества ураганов, которые он пережил. Но я все еще вижу картину с изображением херувимов.

Я даже не могу догадаться, когда это место было построено или как долго оно оставалось заброшенным, но каким-то образом сохранилось несколько оконных стекол, в основном около потолка или основания, где они были частично защищены башней снаружи. Я не могла увидеть их с улицы, потому что они были слишком мутными, слишком темными, чтобы отражать лунный свет. Мрак внешнего вида совпал с замаскированным мраком внутри.

Но здесь я четко вижу окна, блокирующие вид деревьев. Изнутри я вижу все.

Кип стоит у двери, когда я оглядываюсь назад. Его руки скрещены на груди. Он прислоняется к пустому дверному косяку, его лицо скрыто тенью. Каким-то образом я оказываюсь в середине комнаты. Я забылась на мгновение, забыла о беспокойстве. Забыла о страхе.

Я медленно приближаюсь к нему, чувствуя себя немного застенчиво. Он делал грязные вещи с моим телом, и я делала их с ним, но теперь я — просто девушка, которой парень преподнес подарок.

Мгновение я смотрю на свои туфли и мраморный пол под нами, помутневший от времени.

— Не то, чтобы я не оценила, что ты привел меня сюда, но почему?

Из всего, что он мог мне дать. Он мог бы взять меня посмотреть фильм. Мог бы принести мне цветок. Вместо этого он взял меня сюда, зная, что это будет значить больше всего.

Не только почему. Как?

Он не двигается. Не прикасается ко мне. Не взымает плату моим телом, пока нет.

— Я подумал, ты сможешь танцевать здесь, — он кивает на пол. — Как тогда на крыше.

О, но это не похоже на крышу. Здесь нет неровностей, нет ржавых металлических прутьев, торчащих из бетона. Пол не покрыт мелкой галькой, куски которой крошатся под воздействием стихий. Вместо этого под ногами гладкий мрамор — почти неразрушенный пол. Ветер смел все листья. Дождь смыл грязь. Он почти блестит. Не то, что крыша.

Четко увидеть Кипа не получается. Все еще слишком темно, но я могу почти поклясться, что он покраснел. Я удивлена, что он еще знает, как это делается. Это даже не цвет, скорее чувство. Может, его щедрость — это единственное, что я когда-либо почувствую. Его тихое признание того, кем я являюсь и что я такое.

В груди становится слишком тесно, а глаза увлажняются. Я подумываю опуститься на колени и поблагодарить его. Я могла бы сделать ему хорошо.

Вместо этого поднимаюсь на цыпочки и целую его в щеку. Щетина царапает мне губы, но кожа под ней теплая.

— Спасибо.

Затем я оставляю его у двери наблюдать за мной и ждать, пока я танцую, словно здесь больше никого нет. Я начинаю медленно: плие, гранд плие. И на этот раз, когда я растягиваю свое тело в гранд арабеске, я не отдираю от себя нежеланные руки — я тянусь. К нему. К небу за окрашенным потолком, которое смотрит на нас через выбитые окна. Я тянусь ко времени и месту, где мне больше не придется прятаться.

К тому моменту, когда я заканчиваю, кожа становится скользкой от пота. Даже тогда я не хочу прекращать танцевать, но небо за вершинами деревьев окрашивается в розовый от предрассветного зарева. Мне нужно возвращаться.

Но я не хочу.

Кип встречает меня в центре зала.

— У меня есть время для еще одного танца, — говорю я ему, наводя на размышления.

— Я не умею танцевать.

Это заставляет меня рассмеяться.

— Я не это имела в виду.

Он не улыбается. Его лицо более серьезное, чем когда-либо, что означает отказ.

— Я знаю, что ты имела в виду.

Я хмурюсь, сбитая с толку.

— Кип?