Мне нравится все то, что принадлежит другим

Почти все полки в холодном прозекторском боксе пустовали, и только в дальнем углу, на первом ярусе одинокий постоялец занимал почетное нижнее место. Шукун и Левша поставили носилки со скорбным грузом в проходе и перевели дух.

– Кладем рядом, – предложил Левша, – что бы им не скучно было.

Они уложили вновь прибывшего по соседству со старожилом и осмотрелись. И тут, в какой-то момент, Левша потерял связь с реальностью и снова оказался во власти ночного сновиденья.

Так же как и во сне, начало казаться, что стоит рядом со своим вторым воплощением. Левша подошел вплотную к покойному и сдернул покрывало. Он был уверен, что увидит то же, что и во сне. Так и произошло. Перед ним лежал труп с раздутым, синюшным лицом, а на левой груди значилась его фамилия и инициалы. Совпадал номер отряда и бригады. У Левши было только одно объяснение этому феномену. Во всем виноват шаман со своими духами. Вернее, его зелье. А, скорее всего, и то и другое. А, может быть, черный кот?

– От чего он умер? – Спросил у Шукуна, указывая на своего двойника.

– Мал – мал отравился рыбной консервой и вчера помер. – ответил шаман задумчиво. – Кот его шибко не любил. На нюх не терпел. Прятался под кровать и кричал не своим голосом. Знак подавал. Чуял недоброе. Плохой был человек. Туда ему и дорога.

– Так ты его знал? – поинтересовался Левша.

– Знал мало-мало, – ответил Шаман неохотно, – лечился у нас. Лежал в твоей палате с желтухой месяц назад. За заведущей приударял, однако. Конфеты приносил, стишки читал, а она ему таблетки давала от желтухи, и витамины.

Левша склонился над лицом покойного и, морщась от трупного запаха, потянул носом.

– Горький миндаль, запах цианида. А рыбной консервой здесь и не пахнет. Консервы, это прикрытие. Работа мастера. А когда он последний раз приходил на санчасть? – Спросил Шукуна.

– За день до смерти, однако, – ответил шаман, – заведущей не было. Она через меня таблетки и порошки передала.

Левша еще раз внимательно осмотрел покойного и обнаружил небольшое различие надписей на их нагрудных бирках. У него самого стояло "7-й отр.71-бр", а у покойного была надпись "17-й отр.71-бр". На курточке у трупа единица в номере отряда немного затерлась и была почти невидима. Разница была в одну единственную полустертую цифру в номере отряда, и в глаза не бросалась. Этот почти одинаковый набор цифр, плюс полное совпадение фамилий и инициалов сыграли c покойным роковую шутку.

"Так вот за кого меня принял по ошибке Чичиков", – подумал Левша, возвращаясь в санчасть – и беда покойного была в том, что слишком много знал.

Такой поворот событий настораживал и наводил Левшу на тревожные размышления. Где-то, совсем рядом, находился опытный, скрытный убийца, и такая же участь могла постигнуть и самого Левшу. Как только станет им не нужен. И, самое неприятное было то, что неизвестно с какой стороны может оказаться противник.

"Нужно будет сходить на 17-й отряд, и разузнать, при каких обстоятельствах умер мой однофамилец – решил Левша.- А пока надо держаться подальше от шамана и его начальницы-вертихвостки. По какой причине кот не взлюбил этого бедолагу? Кажется, что у кого-то из них рыло в пуху".

Инстинкт самосохранения заставлял мозг работать на предельном режиме и в голове с калейдоскопической непоследовательностью менялись образы, события и сюжеты. Левша уже не управлял этим потоком информации, пустив его на самотек. Он себе напоминал автора, у которого сюжетная линия вышла из под контроля, и жила отдельной, самостоятельной жизнью. В какой-то момент, в голове что-то щелкнуло, и круг замкнулся. Вспомнил, как в Матросской Тишине дописывал "Леди Макбет Мценского уезда" Лескова и воображение сразу же нарисовало образ купчихи-отравительницы, поразительно напоминавший начальницу санчасти. "Ни каких таблеток, порошков и витаминов – решил Левша – и, кажется, я здесь засиделся. Это нонсенс, но мне пора на петушатню".

Левша лежал на верхней наре и смотрел, как помещение пятой бригады наполнялось самой разнообразной арестантской "обиженной" публикой. Среди них были молодые и пожившие, одетые в телогрейки и робы, поношенные ватники и черные милюстиновые костюмы, в стоптанных валенках и начищенных ботинках. Но всех объединял прямоугольник на левой груди, в котором красовалась надпись: "Пятый отряд, пятьдесят пятая бригада". Это был, своего рода, отпечаток копыта темной силы. С сегодняшнего дня такой же штамп украшал робу и телогрейку Левши. По сути, это было моральное самоубийство, и его тюремная судьба превращалась в пытку. Теперь он принадлежал к касте "неприкасаемых". Ни один уважающий себя зек не имел права поздороваться с ним за руку, взять сигарету или спичку. На всех зонах существовал, так называемый, принцип "контакта". Любой предмет, к которому прикоснулся обитатель бригады "опущенных", по зековским правилам, считался "законтаченым" и подлежал уничтожению. Нарушение каралось строго и неукоснительно. Вплоть до перевода в бригаду "отверженных".