Мне повезло вернуться

Так что лиха афганского ребята из первой роты, сопровождавшие колонны между Гардезом и Кабулом или Бараками, хлебали в полной мере. Но в горах нужны совсем другие навыки…

Почему на этот раз и их тоже решили отправить в горы — не знаю. Для многих, даже прослуживших по году, этот выход в горы был первым.

Пялясь в проклятую темень и дубея от холода, еще и еще раз перебираю в памяти все услышанное от ротного с замполитом. Первая рота сидит на соседней горке. Значит, спускались к броне той же дорогой, что и мы. Так, может, «духи» эти и вчера там сидели? Раз такие серьезные ребята, так вряд ли сразу бросились нападать, сначала понаблюдали.

Как ни холодно, а все равно зябко поеживаюсь еще и от мысли, что вчера за нами могли следить глаза выбиравших цель для нападения «духов».

В ту ночь, ночь после моего так и не отмеченного дня рождения, я не знал подробностей гибели ребят. Но и без этого навсегда остался во мне тот тоскливый ужас неизвестности. Мыслей о смерти семнадцати парней. И о том, что, возможно, сейчас эта смерть бродит где-то рядом с нами…

Вниз за сухпаем отправился взвод с приданными сапером и связистом. Все, как накануне у нас. Разница была только в том, что аккумуляторы у рации были севшими. И еще в том, что вниз спускался вместе с бойцами первой роты сидевший с ней до этого комбат. Был он мужик резкий и напористый. Во время спуска группа встретила «зеленых». Те сказали, что они здесь уже несколько часов и что все чисто.

То ли это подействовало на комбата, то ли сказалась его обычная напористость и желание поскорее оказаться после горки хоть в какой-то «цивилизации», в расположении бригады у подножия Нарая… Как бы там ни было, но как только бойцы забрали весь привезенный сухпай, комбат приказал броне трогаться. Никто не решился возражать, хотя по правилам броня должна была остаться прикрывать подъем группы. Но ведь «зеленые» сказали, что все чисто…

Двинулись назад. Через какое-то время встретили тех же «зеленых». «Все хорошо, шурави. Удачной дороги!»

Успокоенные «шурави» прошли еще метров десять. «Зеленые» скрылись с дорожки — и в тот же момент с обеих сторон по группе ударили почти в упор перекрестным огнем. Плотность огня и неожиданность нападения были такими, что почти никто не успел даже ответить. Все кончилось мгновенно. Так и легли все цепью, как шли.

«Духи» не особо спешили. Они же знали, что, в отличие от предыдущего дня, брони внизу нет и перестрелку никто не услышит.

Всех, кроме лейтенанта, добили разрывными в лицо. Собрали оружие. Всех раздели, опять же почему-то не тронув офицерский бушлат (вот откуда слова ротного про нашу форму…). Мусульманам отрезали «мужское достоинство».

Подробности случившегося на броне узнали лишь несколько часов спустя, когда туда добрались два чудом уцелевших солдатика первой роты. Чудом — потому что были они неопытными «шнурами», до того вообще в серьезных боевых не участвовавшими. Чудом — потому что нагруженные коробками сухпая шли в цепочке самыми последними. И когда началась стрельба, каким-то чудом сообразили, да не сообразили даже, а инстинктивно сориентировались, как нужно действовать. И действовали, как учили — один убегал, другой прикрывал. Так и ушли — то ли не заметили их «духи», то ли ввиду богатой добычи решили не тратить силы на мелочи.

…Тела погибших ребят, собранные у тропинки, привезли на броне, и несколько часов они лежали в ряд, обратив в небо изуродованные лица. То ли по глупости кто не досмотрел, то ли, наоборот, от большого ума решил «бдительность» таким образом усилить…

…Первую роту, потерявшую чуть ли не треть людей, в жуткой спешке заменили на третью… Комбата сразу же отстранили от командования, а потом просто перевели куда-то с понижением… Долго не знали, и что делать с двумя уцелевшими «шнурами» — то ли отдать под трибунал за дезертирство, то ли наградить. В результате решили просто оставить в покое.

И только целый ряд коек в палатке, заправленных по-белому и с лежащими на подушках беретами, еще некоторое время напоминал всем о случившемся. На них никто больше не спал…

Но ничего этого я не знаю ночью 26 января. Мне просто жутко от того, что вот так, в один день, не стало почти двадцати ребят, из которых кого-то я мог близко знать. Жутко, что день моего рождения стал днем их смерти. Что дембель, как оказалось, не так уж близок, как казалось мне еще сегодня утром. Что дожить до него не намного легче, чем мне казалось в этих же горах больше года назад. И нужно вглядываться в эту ночь — там смерть.

Вот мне и 20…

P/S

Вот мне и 40… Вроде полжизни прошло, а кажется — вчера все было. Нарай, сухпай, замполит; те слова, тот день, та ночь…

Не люблю свой день рождения. Да нет, не то чтобы не люблю… Просто плохо мне в этот день. Да нет, не то чтобы плохо… Тоскливо как-то, не по себе. От того, что нужно улыбаться, слушать поздравления, тосты. А в ушах все слова замполита:

«А чтобы 21 исполнилось, хочешь?»

Да хочу я, хочу! И исполнилось! И 21, и 31, и дальше, даст бог… Но каждый год в этот день в семнадцати семьях поминки…