Мне повезло вернуться

Сменился, рассказал своим в караулке, каких «воинов» видел. Даже не поверили мне некоторые.

— Да прикололись они над тобой. Наверняка офицеры. Чего там, после училища-то, 21–22 года.

— Вашего взводного, Кабачка, в гражданку одень — салабон салабоном будет!

Да нет, солдаты они были, точно. Вот ведь везет же кому-то… Но тут вспомнил я свои же мысли про то, как стремно должно быть постоянно среди афганцев находиться. И как-то завидовать перестал. Хотя еще не раз потом слышал рассказы о том, что и отношение к солдатам у советников другое. И что платят им по-другому, не так, как нам. И что, увольняясь, эти парни чуть ли не контейнерами добро домой увозят. Так и не знаю до сих пор, что из этого правда, что домыслы…

В следующий раз прикоснуться к жизни советников в Афгане пришлось мне как раз здесь, в Хосте, во время прошлой операции. Тогда, в августе 85-го, мы пробыли здесь недели три. Прикрывали саперов, минировавших границу какими-то хитромудрыми минами. Единственное, что мы знали до операции, — что город со всех сторон блокирован «духами». Что мы здесь первые регулярные советские войска за несколько лет, а так — только советники. Что по земле проехать сюда нельзя — десантировали нас на местный аэродром «вертушками». И при этом предупредили: город вроде контролирует власть, но неизвестно, встретят ли при высадке пионеры цветами или «духи» с «ДШК».

Пионеров не было, зато и «духов» тоже. Помню, еще подумал тогда, пока везли нас по улицам Хоста: «Вот уж, наверное, веселуха-то нашим советникам тут жить. Это похлеще Гардеза, там хоть бригада рядом, если что. А тут — ищи-свищи потом…»

Сначала мы долго сидели посреди города, на усыпанной камнями и поросшей деревьями горке с какой-то вышкой-антенной наверху. Зачем сидели, чего ждали — не знаю, нам, как обычно, не объясняли. Укреплений из камней понастроили, плащ-палатки натянули. Ждем-с…

И вот как-то вечером взял взводный Серегу Сергеева, Олега Никулина и меня с этой горки, и куда-то поехали мы на местной «шишиге». Приехали, выходим — вокруг чистенько так, ухожено все. Дорожки аккуратные между деревьев в разные стороны расходятся. А за деревьями несколько вилл стоят двухэтажных. Тоже аккуратненькие такие виллы — прям как не в Афгане. В светлый цвет выкрашены, на окнах занавесочки задернуты. Короче, не по-здешнему все как-то. Особенно эта чистота и ухоженность.

Распределил взводный каждому из нас по дорожке:

— Смотрите в оба! Охраняете советников. В виллах они живут.

Ладно, «охраняем» так «охраняем». Ходим, смотрим. Через какое-то время в окнах свет зажегся… Мягкий такой свет — сразу видно, абажур или торшер. Странно как-то, тут я поймал себя на мысли, что нормальный дом, нормальное освещенное окно уже и не помню когда видел. То палатки, то дувалы, то модули армейские. И лампочки везде голые… А ведь кто-то в этих домах живет. За занавесками этими. Днем по тропинкам этим гуляет, вечером торшеры в доме зажигает. И ведь он, этот кто-то, тоже при этом на войне… Комфорт, уют, чистота. Может, и жена здесь с ним. Только вот мы-то улетим, а они останутся…

И вот теперь, в апреле 86-го, кого-то, возможно, из обитателей этих уютных домиков мы тащим вниз по горе в армейской плащ-палатке. Точнее, то, что от него осталось после попадания снаряда. И весит эта плащ-палатка совсем немного… И теперь совершенно неважно, в каком комфорте и достатке он жил. Час назад у него тоже были надежды, планы… Тоже, наверное, о доме мечтал, о Союзе… Так же точно, как и пацан из Джелалабада, убитый снайпером в голову. И теперь неважно, что тот был солдат, а этот — полковник. Теперь, когда домой, в Союз, он полетит «грузом-200»… Смерть уравнивает всех.

Обо всем этом вспоминаю и думаю, пока мы несем свою скорбную ношу к месту очередной передачи. Вот мы уже и пришли. Так же молча передаем плащ-палатку кому-то из ребят нашего батальона. Возвращаемся к себе на горку. Молчим. А что тут говорить? Никто ничего и не спрашивает — и так все ясно.

Теплой апрельской ночью под звездным афганским небом война снова напомнила о себе. Напомнила, что для нее нет достойных и недостойных, удачливых и невезучих, рядовых и генералов. Что останки любого из нас легко уместятся в плащ-палатку…

На позиции снова ложусь, закинув руки за голову, и смотрю в небо. Ничто не изменилось в бездонной и бескрайней тьме, усыпанной звездами. Изменился я…

Теперь, в апреле 86-го, я понимаю знаки судьбы, умею их читать. Всего час назад лежал и клял судьбу за то, что долгожданное «завтра» не наступило в положенный срок. А она напомнила мне, что «завтра» может не быть вообще. Показала, что «завтра» наступает не так и не тогда, когда ждем его мы. А когда она решит, что ему пора наступить. И она же решит, каким ему быть. И быть ли…