Мне повезло

Я позволила себя убедить, согласилась, чтобы он меня проводил. А он сказал: «Я заеду за тобой на машине в таком-то часу». Я вышла точно в назначенное время, села в машину. Он вел ее с серьезным видом. Когда мы подъехали к какому-то незнакомому месту, он остановился: «Это здесь». Я вышла из машины и, только переступив порог какого-то дома, поняла, что меня обманули, что никакого праздника там нет.

Слишком поздно! Подойдя вплотную, он подтолкнул меня вперед и закрыл за собой дверь — я слышала, как поворачивается ключ…

Выйдя в отчаянии из того дома, я хотела покончить с собой.

А потом… А потом не знаю, что случилось с моей головой. Я вела себя так, словно решила, будто должна понести наказание за происшедшее. И после того проклятого вечера я еще продолжала какое-то время встречаться с ним. Он приставал, преследовал меня, настаивал. Я уступала, соглашалась, жалея его, себя, мучаясь из-за того, что случилось… Каждый день приносил новые страдания, все большее отвращение… Мужчинам никогда не понять той способности, того стремления причинить себе боль, которые даны женщинам. Этой неодолимой тяги к пропасти, этого внутреннего ощущения фатальности зла, приводящего к мучительному смирению, этой необходимости признать в самой себе ту отвратительную слабость, которая во весь голос заявляет о тяге к мужчине-покровителю, хотя сама ты тщетно пытаешься его отвергнуть… Или еще что, не знаю…

Для меня этот опыт был страшным. И пережила я его в абсолютном одиночестве. Только отец стал замечать, что со мной творится что-то неладное, и встревожился, не находя, впрочем, никаких конкретных доказательств. А мама ничего, совершенно ничего не заметила.

Он был французом. Вроде бы из состоятельной семьи. Но мне, в сущности, мало что было о нем известно. Похоже, он был человек сомнительный, возможно, даже занимавшийся какими-то темными делами. В те времена это было просто, так как существовало движение борцов за независимость, а к ним примешивалось множество всяких темных личностей: из-за них исчезали девушки, которых потом так и не находили.

Нечто подобное произошло и со мной: ко мне пристали, чуть ли не силой усадили в машину в самом центре Туниса. К счастью, я все же сумела, как всегда, призвать на помощь свою мальчишескую отчаянность, освободиться…

Мне известно, что изнасиловавший меня француз имел отношение к авиации, но пилотом не был. Я не знала точно, а может, и не хотела знать, кем же он был на самом деле.

Красив ли он был? Тоже не знаю, это определение не приходило мне в голову, когда я смотрела на него или вспоминала о нем. «Скользкий» — вот единственный эпитет, который приходит на ум, когда я воскрешаю в памяти эту ужасную историю…

Он был высокий, очень высокий. Но мне вспоминается не столько его внешний вид, сколько его настойчивость: он мучил меня, подстерегал за каждым углом, в каждой подворотне, вечно стоял у меня на пути, всегда был там, где была я, перехватывал на улице, когда я переходила дорогу, внезапно вырастал передо мной, когда я останавливалась. Это было какое-то наваждение… Даже сейчас, вспоминая, я чувствую дурноту.

Чем омерзительнее все это было, тем труднее становилось с кем-нибудь поделиться, попросить помощи. Меня все глубже затягивала темная пучина.

Тут как раз мне и присвоили титул «самой красивой итальянки Туниса», затем последовало приглашение в Венецию. Вернувшись в Тунис, я поняла, что беременна.

Кроме него, мне не с кем было поговорить. А он предложил сделать аборт: сказал, что знает одну женщину и может отвести меня к ней. И я пошла, но в последний момент передумала: «Надо отвечать за свои поступки до конца».

В общем, наступил момент, когда я должна была рассказать все хотя бы семье. От одной мысли об этом я несколько ночей не спала, меня терзали кошмары. Решила начать с сестры, поделилась с ней. Тут трагедия началась для нас обеих: ни я, ни она не видели выхода из создавшегося положения.

Однажды я услышала по радио, что Моничелли собирается снимать какой-то фильм и что нужна новая актриса — тунисская девушка. В Тунисе всем было ясно, что это как раз мой случай. Я — самая подходящая. И действительно, вскоре отец получил письмо из «Униталиа-фильм», в котором официально сообщалось, что фирма «Видес-продуциони» намерена заключить со мной эксклюзивный контракт. Первым фильмом в рамках этого контракта должен был стать именно фильм Моничелли.

Отец был в растерянности, а меня словно молнией озарило: я поняла, что забрезжила возможность спасения. Несмотря на растерянность отца, я приняла предложение и вместе с ним отправилась в Италию. Отец ничего не знал. Никто не знал, кроме сестры и моей подруги Моники.

Приезжаю в Рим. Снимаюсь в фильме Марио Моничелли «Опять какие-то неизвестные» с Витторио Гассманом, Ренато Сальватори, Марчелло Мастроянни, Тото и симпатичнейшей Карлой Гравиной. Моей беременности никто не замечает: ничего не видно, так как я ужасно затягиваю живот — до дурноты, до рвоты, лишь бы никто не заметил.