Мне приснилось, что…

Помню ещё туманные отрывки – совсем тесные дворы, буквально подворотни, фонарей в которых нет, рыжий свет еле доходит из соседнего двора. Для передвижения это место не предназначено – сугробы здесь такие, что доходят до самых окон. Видимо, кто-то всё-таки расчищал это место, потому что по бокам у домов сугробы резко возвышаются, а под окнами и вовсе резкие короткие спуски, слившиеся с обледеневшим подоконником, словно весь этот снег долго и аккуратно сыпался прямо из окна. А за окном – глубокая чернота, не видно даже занавесок, не видно и чего-то, что могло быть прибито изнутри, чтобы снаружи никто ничего не видел. Я безнадёжно пыталась взобраться на эти горки, заглядывая в окна, но у меня ничего не получается. Вокруг ни души, только глубокий, холодный зимний гул продувает насквозь.

Следующая ночь не совсем рыжая, но не менее напряжённая. Её не совсем можно назвать страшной, но на деле отсутствие страха было лишь невозможностью осознать опасность происходящего, что хуже прямого страха. Я была в неком ночном трансе, а если серьёзно, морально потеряна я была настолько, что не могла мыслить критично, и, безусловно, только сейчас, глядя на происходящее со стороны, я осознаю и боюсь, сколько ужасного могло произойти.

Недалеко от моего дома находится подозрительная школа с каким-то религиозным уклоном: совсем небольшое здание, за одним из родных мне магазинов. Атмосферное и действительно не совсем обычное место: двор, забор, религия, здание не Н-образной формы, как это обычно бывает у школ. И всего-то два этажа. Не уверена, что оно вообще рабочее.

Ночь осенняя, тревожная, ярко-голубая и сероватая. Не понимаю, откуда здесь взялся голубой. Кажется, привычные дворовые фонари здесь были белыми, холодными, а голубой я осознаю нескоро… В мелкий осенний дождь я гуляла по пустым холодным улицам с двумя плохо знакомыми мне людьми. Спокойные ребята, но общая атмосфера была гнетущей. Чарующе пугающая ночь вскружила мне голову, отключила внимательность, бдительность и включила чувства. Я беззащитна во всех смыслах, хоть частично и оставалась в адекватном состоянии.

Мы двигались в сторону этой школы. В ночной дымке она обернулась заброшенным построением. И маленького торгового центра, за которым она всегда пряталась, больше не было. Вместо него голый участок земли, а за ним – пустая ночная дорога. Рыжего света совсем нет, везде холодный белый, а голубой будто исходит от какой-то яркой вывески рядом. И, отражаясь от мокрого асфальта, этот свет тусклым слоем ложился на холодную землю и бетон, искрясь в воздухе мельчайшими каплями дождя.

Основная часть здания была одноэтажной и не то, что заброшенной, а будто вообще недостроенной, но при этом когда-то использовавшейся. Я помню отрывки изнутри – там горы строительного мусора, поломанной мебели, обвалившихся частей стен и даже потолка. Особенно хорошо мне запомнилась среди очень-очень узких, меньше метра, коридоров, кое-как отвалившаяся от стены белая раковина, от которой откололась значительная часть. Снаружи глухо постукивал дождь, а блик от телефонного фонарика, отражающийся от глянцевой поверхности раковины, на контрасте с почти полной темнотой очень слепил глаза. Поставленные друг на друга школьные стулья, окружающие высокие завалы и стены, разделяющие тесные комнаты, отбрасывали пугающе огромные тени.

В целом такое путешествие было странным. Мы не смеялись, вообще толком не общались. Были очень внимательны, серьёзны, напряжены, словно пришли сюда с какой-то конкретной целью, а не просто погулять. В глазах наших читалась тихая коллективность и понимание ужаса какой-то ситуации, из-за которой мы сюда пришли.

Мы стояли на крыше. Странное было ощущение. Я панически боюсь высоты, даже вставая на стул. Но всего один этаж заставляет меня относиться к этому странно. Два этажа – точно опасно и очень страшно, но один этаж – это какая-то середина, пограничное состояние. В любом случае, здание было довольно большим за счёт своей формы, крыша просторная и свалиться, если не подходить к краям, сложно. На самом деле, и крышей это не назовёшь: это здание словно когда-то имело второй этаж, но его снесли и осталась тонкая бетонная прослойка – осыпающийся потолок, из-за каких-то механических повреждений ставший похожим на губку. Выглядел он абсолютно ненадёжно, но дыр в нём не было, мы ходили на всякий случай аккуратно, при этом чувствуя себя здесь довольно уверенно.

Голубой свет отражался на наших холодных мокрых куртках, а взгляды время от времени тревожно пересекались. Честно, взгляд этой Кати – раздирающее душу зрелище. Она смотрит снизу вверх на одного из знакомых, и на её лице изображена боль, а глаза блестят, будто от слёз, голубыми крапинками в ночном сумраке. Видимо, произошло что-то действительно страшное. И все они испытывают тревожные чувства.