Мне приснилось детство

В правом углу горницы – иконостас. Он меня всегда поражал обилием икон. Особенно подолгу любил смотреть на мученическое прекрасное лицо Иисуса с терновым венком на голове. Всё остальное было также интересно, но эта – особенно завораживала. Расспрашивал бабушку об Иисусе Христе, она охотно рассказывала, не единожды таскала меня в церковь. Я сидел на лавочке, слушал, как поет хор, глазел, задрав голову, на расписанные библейскими сюжетами, своды, изучал росписи, и думал о том, как все увиденное мною не соответствует тому, о чём учили в школе.

Здесь была своя правда, а я совсем недавно стал пионером. Из-за всего этого в мозгах большой «раздрай», потому что пионер, который всем детям пример, будущий комсомолец, а комсомолец – это один из многочисленных членов коммунистического союза молодежи. На пионерском значке, выполненном в виде звездочки, с пылающим над ним костром в виде трёх язычков, профиль Ленина. Комсомольский значок представлял собой развернутый красный флаг, а на нём тот же профиль с надписью внизу «ВЛКСМ». Ленин учил, что никакого Бога нет, и церковь обманывает наивных людей, отрывая их от реальной жизни и созидательного труда во благо Советской Родины. Здесь еще предстояло во многом разобраться.

Однажды, а это было, когда мы жили в комнате коммунальной квартиры в военном городке под Загорском, бабуля приехала в очередные гости. В первую очередь она ехала в Троице-Сергиеву Лавру, оттуда на святые источники, которые, по стечению обстоятельств были недалеко от нашего гарнизона, ну, а потом, как бы по пути, заезжала к нам. И вот она сидит в кресле, что рисует, потом протягивает мне размалёванный портрет Ленина и спрашивает, хитро прищурив глаза:

– Вот, тебя за это сильно будут ругать?

Я от возмущения даже дар речи потерял, а только брызгал междометиями, пыжась, что-то дельное сказать, типа: «Бабушка, да разве так можно – это же Ленин»??? Тогда я, естественно, не мог понять, что моей бабуле пролетарского вождя совсем не за что было любить. Она вспоминала, что когда была девчонкой, видела барина на бричке, и он ребятишек конфетами одаривал. Рассказывала про то, как плохо было после революции, и как её замуж выдавали за моего деда, только чтобы не раскулачили. А ведь всё равно прадеда раскулачили, потому что крыша в его доме была не из соломы, а из черепицы. Значит, «кулак»! Только какой он «кулак», если всё благосостояние своими руками создавал.

Тогда всего этого я не знал, и знать не мог и в бабушкины рассказы особо не верил. В моём восприятии, причём очень долго, помещики были исключительно мироедами, а после революции началась новая, счастливая жизнь. Так нас учили.

Иногда по вечерам, когда бабушка отсутствовала по церковным делам, я как привязанный, мотался за Лидой, ей, скрепя сердце, приходилось брать меня с собой. Она дружила с соседским мальчиком Толькой Князевым. Толька был старше Лиды на год и, по всей видимости, между ними было нечто большее, чем просто побродить на «задах»3 и пожечь костры с молодежью. Толик являлся обладателем вожделения всех пацанов его возраста – мотоциклом «Иж». Изредка они с сестрой уезжали кататься, а я сидел на крыльце и ждал, чутко вслушиваясь в переливы мотоциклетных моторов. Один раз взяли с собой. По всей видимости, я скроил такую кислую мину, что Лида сжалилась. Сначала они посадили меня между собой, но я чуть не задохнулся между Толиковой спиной и Лидкиной грудью. Конкретно прижала, так как приходилось держаться за Толика, а он иногда слишком резко набирал скорость, так что хваталась покрепче, чтобы не свалиться. Пришлось пересадить меня назад. Я уцепился за Лидкину талию, она – за Толикову, и мы носились по проселочным дорогам, оглашая тишину позднего вечера ревом мотора. Это было просто восхитительно!

Проезжая деревню Раменки, вдруг заглохли. Неподалеку орала молодежь, доносились матюги и пьяные выкрики. Мы слезли с сиденья, а Толик начал лихорадочно дергать педаль стартера, подкручивая одновременно ручку газа. Не заводился. Голоса из темноты доносились всё ближе. Даже я своим десятилетним рассудком прекрасно понимал, что может произойти, если не успеем уехать до подхода местных.

– Гля, тёлка! – раздалось совсем рядом.

В этот момент мотоцикл затарахтел. Толик лихо вскочил в седло, Лида за ним, я так к ней прижался, будто влип, и мы рванули, виляя задом, в разрезаемую светом фары темноту.

– Стоять! – донеслось сзади с улюлюканьем и матерщиной. «Удрали!» – промелькнула в голове веселая мысль.

Подъехали к дому. Толик заглушил двигатель, и стало удивительно тихо, даже в ушах зазвенело. С трудом слез с сиденья, разминая затекшие ноги. Не мудрено, ведь сидеть пришлось на самом краешке, как не свалился по пути, ума не приложу.

– Толь, – спрашиваю, – а где они в темноте корову увидели?

– Какую корову? – не въехал Князь (так его Лидка звала за глаза).

– Ну, когда мы там остановились, кто-то крикнул «гля, тёлка!»

Лида сконфуженно отвернулась.