Мне сказали прийти одной

По пути в Германию я думала о тысячах других семей, которые тоже увидели, как их дети отправились сражаться на войне, ставшей частью иллюзий «Арабской весны».

Семья Перо была раздавлена. В доме, где жил мальчик с родителями, я встретилась с ними, а кроме того, с двумя его сестрами и тетей. Его мама Багика плакала на протяжении всей встречи, а отец Митко – брат Серс, умолял ее прекратить. Они обвиняли друг друга в том, что не сумели вовремя понять, что происходит с их сыном.

– Да хватит уже! – наконец закричала Серс. – Вы, ребята, должны остановиться и подумать, как мы теперь можем помочь Перо.

– Я и понятия не имею, почему он решил, что должен отправиться в Сирию. Это не наша война, – сказал Митко. – А потом, все эти разговоры о джихаде! Я ничего не понимаю.

Семьи таких мальчиков, как Перо, часто спрашивали, что же они сделали не так. «Почему именно мой ребенок?» – задавались вопросом родители. Очень часто это происходило в результате глубоких конфликтов между родителями или из-за конфликтов между отцом и сыном. Такие проблемы были характерны для многих семей мусульман-иммигрантов, в том числе и для семьи Перо.

Перо было шестнадцать. Его родители переехали из Македонии еще до рождения сына. Они в нем души не чаяли. Когда бы я ни пришла, тетя его обнимала или слегка щекотала под мышками, а бабушка всегда говорила, чтобы он взял себе еще порцию ее говяжьего жаркого или фрикаделек. Они были очень либеральными мусульманами и даже иногда допускали танцы и выпивку. Это были трудолюбивые люди, принадлежащие к среднему классу. Моя подруга Серс многие годы управляла своим собственным бизнесом. Багика работала в продуктовом магазине. Отец Перо, Митко, был непредсказуемым человеком. Серс часто говорила мне, что у ее брата бешеный темперамент. «В прошлом я многое делал неправильно, – сказал Митко. – Я заплатил за это высокую цену и усвоил уроки, которые преподнесла мне жизнь». Его арестовали, и он получил срок за продажу наркотиков, когда Перо был еще ребенком. Поэтому отец пропустил большую часть детства своего сына.

Багика пыталась остановить рыдания.

– Что они сейчас с ним делают? – спросила она. – Он в опасности?

– Можете вы мне сказать, что происходит? – спросила я. – Пожалуйста, начните с самого начала.

Багика объяснила, что тем вечером, когда Перо исчез, он должен был ночевать у своего друга.

– Он подошел ко мне, крепко меня обнял, поцеловал и сказал, что собирается на митинг в центр города.

– На какой митинг? – спросила я.

– Не знаю. Что-то связанное с Сирией. Какой-то немецкий проповедник, которого он хотел послушать.

– Пьер Фогель?

Я уже много лет следила за деятельностью Пьера Фогеля. В прошлом он был боксером и в ислам обратился в 2001 году, став одним из самых выдающихся самопровозглашенных проповедников. Он любил произносить публичные речи на особом сленговом разговорном языке, который был особенно привлекателен для молодых людей и тех, кто не слишком много знал об исламе. Он был одним из тех, за кем приглядывали немецкие власти, и я очень долго задавалась вопросом о том, как такие люди умудряются зарабатывать на жизнь и проводить митинги по всей Германии. Позже он много говорил о том, что необходимо свергнуть правительство Башара аль-Асада в Сирии. В то время как многие немецкие салафиты открыто призывали молодых мусульман присоединяться к борьбе против Асада, позиция Пьера Фогеля была противоречивой. Он мог выступать и за то, чтобы присоединяться к борьбе, и против этого, хотя всегда просил пожертвования в пользу сирийских группировок.

Как я узнала, именно этого человека отправился послушать Перо.

– Он сказал мне, что вернется на следующий день, но так и не вернулся, – сказала Багика, снова начиная плакать.

Весь день семья пыталась дозвониться до мальчика. Они обзвонили его друзей, спрашивали, где он может быть, но никто этого не знал.

На следующее утро у Багики зазвонил мобильный.

– Это был Перо, – рассказывала она. – Я спросила его, где он находится, и он сказал, что в Сирии.

Сестры Перо начали подвывать, и Митко вскочил и выбежал из комнаты. Я подозревала, что он не хочет, чтобы мы заметили, что он тоже плачет.

Я спросила, получали ли они еще какие-то вести от Перо.

– Да, иногда он оставляет мне сообщения в WhatsApp.

– Вы знаете, с кем он?

– Нет. Он говорит только про какого-то эмира, который решает, когда он может пользоваться телефоном.

– Чем они заняты целыми днями? – спросила я.

– Он сказал, что там есть шейх, который говорит с ними об исламе, им показывают видеозаписи и фотографии погибших сирийцев, ну знаете, людей, которых убил этот… Как его там зовут? – запнулась Багика.

– Асад?

Она кивнула. Багика рассказала, что дома они не слишком часто разговаривали о политике и международном положении. Но примерно пять месяцев назад у Перо неожиданно появился стойкий интерес к Ближнему Востоку. Он даже попытался отрастить бороду, но дело кончилось только мягким пушком на его щеках.