Мне сказали прийти одной

Но, по правде говоря, в своей профессии я переживала глубокий кризис. Я была журналистской мусульманского происхождения, которая помогла пролить свет на настоящую историю фашистского врача, обвиняемого в страшных преступлениях против евреев, и это могло сделать меня объектом слухов и нападок. Также «Арабская весна» оказала значительное влияние на то, что считать освещением событий по всему миру, когда новые новостные сайты появляются один за другим. «Гражданская журналистика» выглядела как значительное явление, но меня волновало, что эти репортажи активистов сделают с тем, что мы называем «правдой». Если читатели и зрители привыкнут к журналистике такого рода, которая передает происшедшее только с точки зрения одной стороны, изменится ли когда-нибудь их точка зрения на мир?

Что бы сказали такие люди, как Морин Фаннинг? Будет ли кто-нибудь снова задавать вопрос, почему никто не написал о том, что «Арабская весна» превратила достаточно стабильные государства в угрозу безопасности? Что это на самом деле случилось из-за раскола между сектами, все сильнее и сильнее разделявшего арабский мир? Что некоторые из тех, кто заявлял, что они вышли на улицы ради демократии, не разделяли демократические ценности Запада?

Вскоре после окончания стажировки в Гарварде я была в Дубаи, где обедала вместе с братом и несколькими друзьями, и тут раздался звонок от моей сестры Ханнан. Взяв телефон, я поняла, что она звонила уже несколько раз, но в ресторане было так шумно, что я просто не слышала звонков.

– Здесь подразделение особого назначения из полиции, – сказала она. – Они утверждают, что твоей жизни грозит опасность.

Вначале я подумала, что это просто дурная шутка, но голос ее был взволнованным.

– Клянусь, я не шучу. Они сказали, что должны немедленно с тобой поговорить, и оставили номер. Ты должна перезвонить им прямо сейчас.

Я не могла понять, что происходит. Кто мне угрожает и почему?

Я позвонила дежурной в подразделении немецкой полиции, специализирующемся на терроризме, и она объяснила, что ее коллеги из разных подразделений и разведки попросили ее немедленно связаться со мной.

– Очень надежный информатор сообщил, что готовится попытка похитить или даже убить вас. Были какие-то разговоры о том сценарии, который использовали при похищении Даниэля Перла.

Я была вне себя.

– Кто меня хочет похитить? Почему? Откуда это стало известно?

– Я не могу все рассказать вам прямо сейчас, но это связано с тем регионом, где вы сейчас находитесь. Люди, у которых вы ранее брали интервью, как-то связаны с джихадистами.

– Мои родственники могут оказаться в опасности из-за этого?

– Лучше всего будет, если вы вернетесь так быстро, как сможете. Тогда мы сможем поговорить об этом с глазу на глаз.

Я пыталась оставаться спокойной, но чувствовала себя виноватой из-за того, что мои родные могут подвергаться опасности из-за меня. Еще я чувствовала себя очень одинокой.

Я попросила Ханнан ничего не говорить родителям. На следующий день я вылетела в Германию, а еще через день назначила встречу с людьми из специального подразделения.

В вечер перед днем встречи я получила тревожный сигнал в Twitter. Марьям аль-Хаваджа упомянула мое имя в одном из своих твитов.

Это была ссылка на статью в «Фореин полиси», где она была одним из авторов. Статья была написана в ответ на материал, который я написала для «Дэйли бист» о Самире Раджаб, министре массовых коммуникаций Бахрейна. Раджаб была очень необычной личностью – обладающей властью шиитской женщиной и матерью троих детей, причем у ее семьи были сложные связи с оппозицией. Аль-Хаваджа и ее соавтор обвиняли меня в том, что я стала подсадной уткой бахрейнского правительства, рассказывая о Раджаб как о примере женского успеха, тогда как ее история была исключением, а не правилом. «Мехнет не смогла подвергнуть сомнению ни одно из официальных политических заявлений Раджаб, – писали они. – Она не видит того, что Раджаб является соучастником той жестокости, которая направлена против бахрейнского народа. Мехнет упустила свой шанс сделать то, что журналисты должны делать… Статья Мехнет о Раджаб нисколько не удивляет, поскольку ее материалы о Бахрейне всегда отражали принятие государственной концепции без всякой критики. Этого, конечно, не мог упустить бахрейнский режим, который ранее дал ей возможность взять интервью у короля, затем, несколько месяцев спустя, – у премьер-министра Халифа бен Салмана аль-Халифа». Хотя меня можно было назвать кем угодно, только не крупным игроком в бахрейнской политике, мое имя упоминалось в статье восемь раз. Авторы даже не обеспокоились поинтересоваться, как я вижу эти события со своей стороны.