Мне сказали прийти одной

Я посмотрела на свою одежду. Она вся была покрыта пылью. Я провела несколько часов на солнце, в деревнях, где парни с гордостью показывали мне бутылки с «коктейлем Молотова».

В машине я лихорадочно рылась в сумке в поисках хоть каких-то духов, пудры или блеска для губ. Абу Хусейн был озабочен другими проблемами.

– А мне что делать? – заныл он.

– Что вы имеете в виду:

– Что я должен делать, если вас арестуют?

– Меня арестуют? А почему они должны меня арестовать?

– Ну, он премьер-министр, у него очень много власти. Если вы будете говорить с ним так, как говорили с шейхом Али или со мной, они могут вас и арестовать.

– Абу Хусейн, я полагаю, мне приходилось встречать более опасных людей, чем ваш премьер-министр.

У ворот меня кто-то ждал. Абу Хусейн сказал, что будет ждать меня неподалеку и я должна ему позвонить, когда встреча закончится.

Увидев мою одежду, мужчина, который должен был проводить меня в кабинет премьер-министра, несколько удивился. Референт ждал меня у двери с несколькими охранниками.

Я извинилась за свой вид.

– Было непохоже, что вы даете мне шанс вернуться в отель и переодеться, – сказала я референту.

– Не беспокойтесь, фотографировать мы эту встречу не будем.

Для интервью мне выделили пятнадцать минут. Премьер-министр был очень самоуверенным мужчиной с горделивой, строгой осанкой. Я слышала, что на него много раз нападали, и ожидала, что он будет высокомерным и неприятным. Напротив, во время интервью он показал себя серьезным политиком, который не боится вступать в жесткие споры. Премьер-министр с большим уважением относился ко мне и с куда меньшим – к протестующим. Он называл демонстрантов «террористами», которых поддерживает Иран, и говорил о том, как шах Ирана уже однажды пытался заявить права на Бахрейн. Премьер-министр встречался с ним лично и предупредил насчет вмешательства. Он сказал, что главная проблема Бахрейна не в разделении на суннитов и шиитов, а в арабско-персидском противостоянии, которое существует уже многие годы.

– Все это вмешательство Ирана, – сказал он, заметив, что его правительство потребовало, чтобы посол Ирана покинул страну.

Я спросила, не думает ли он, что после стольких лет на этом посту пришла пора его покинуть. Референт, сидящий позади премьер-министра, побелел. Министр же ответил, что все зависит от короля. «Моим долгом было и остается защищать страну, и я буду делать это до последнего дня своей жизни. Поверьте, если бы только мое положение вело к нестабильности, я бы ушел со своего поста еще в прошлом году. Но это просто удобное оправдание для оппозиции».

Я бросила премьер-министру вызов, спросив о нарушении прав человека. Он признал, что правительство совершило «ряд ошибок», но добавил, что по их поводу ведется расследование. Когда мы встали, чтобы попрощаться, референт счастливым вовсе не выглядел. Тем не менее, премьер-министр сказал мне, что получает удовольствие от «бросающих вызов споров».

Оптимизма мне эти разговоры не добавили. После интервью с Али Салманом и премьер-министром оставалось такое впечатление, что два этих человека не желают идти на компромисс ради какого-то решения проблемы.

Примерно в то время, когда я брала интервью, появилась новость о том, что Абдулхади аль-Хаваджа объявил голодовку. Абдулхади был одним из президентов бахрейнского Центра защиты прав человека, являющегося неправительственной организацией. Недавно он был арестован за призывы к свержению правительства.

У аль-Хаваджи были две дочери, Марьям и Зейнаб. Они обе использовали для своей деятельности социальные сети и во время восстания были частыми гостями на международных телевизионных и радиопрограммах. У женщин было двойное гражданство – Бахрейна и Германии, – и они получили образование в Соединенных Штатах благодаря стипендиям. Обе бегло говорили по-английски с американским акцентом. Они прикрывали волосы разноцветными вуалями, носили джинсы и вели разговоры о демократии и правах человека. Это были готовые подарки для средств массовой информации – женщины, которые всегда могли рассказать трогательную историю и привести правильный пример.

Между поездками в Бахрейн я встретилась с несколькими источниками из разведывательных служб Европы и Соединенных Штатов. Многие из них считали, что объявивший голодовку аль-Хаваджа, его заместитель и другие руководители оппозиционеров связаны с «Хезболлой» и Иранской революционной гвардией, хотя и не было никаких явных доказательств того, что Иран был напрямую вовлечен в протестное движение. Один сотрудник европейской разведывательной службы также связывал бахрейнскую оппозицию с Ахмадом Чалаби, шиитским активистом, который способствовал тому, чтобы Соединенные Штаты начали войну в Ираке.

Я волновалась, что эта информация может быть вброшена специально.

– Это исходит от бахрейнцев? Или от какой-то другой арабской спецслужбы? – спросила я.

– Нет, это наше собственное расследование, – ответил мой источник. – Бахрейн стал игровым полем для Саудовской Аравии и Ирана.

Я сказала, что то, что он говорил мне, противоречит общественному мнению.