Мне сказали прийти одной

Репортер мрачно посмотрел на меня. Он сказал, что такие угрозы очень часто переоценивают. Но я вспомнила, как Вудворд и Бернстейн назначали встречи в отдаленных местах как раз для того, чтобы их не подслушали. Я сказала репортеру, что брала интервью у европейского лидера Рабочей партии Курдистана лично именно по этой причине. Позже некоторые из моих однокурсников критиковали меня за то, что я позволила себе разговаривать с их кумиром в таком тоне, но по сравнению с Вудвордом и Бернстейном мои однокурсники выглядели раздражающе нелогичными.

В начале 2001 года, незадолго до выпуска, наша группа организовала пятидневную поездку в Нью-Йорк. Я дрожала от предвкушения увидеть страну, которой я восхищалась из-за ее фильмов и журналистики. Кроме того, я мечтала съесть на обед настоящий американский гамбургер. Школа выделяла нам некоторую сумму денег, но ее хватало только, чтобы покрыть расходы на авиаперелет и частично – на проживание. На остальные расходы я использовала деньги, которые заработала по выходным на радиостанции.

В Нью-Йорке я бродила по городу в одиночестве. Люди здесь были не такие, как в Германии. Они все время куда-то спешили, но при этом улыбались. Я сходила во Всемирный торговый центр и постояла около башен-близнецов. Вместе с однокурсниками мы побывали в «Нью-Йорк таймс», посмотрели на развешанные на стене Пулицеровские премии и побывали в редакции новостей, которая очень напоминала ту, которую показывали в фильме «Вся королевская рать». Это было как сон. Я все время задавалась вопросом: что было бы, если бы мои родители поселились в Соединенных Штатах, а не в Германии или если бы они были достаточно богаты, чтобы на год послать меня в Англию или Америку для изучения английского? Может, тогда у меня появился бы шанс попасть на работу в «Нью-Йорк таймс» или «Вашингтон пост»?

В мае я окончила журналистскую школу и вернулась во Франкфурт, где хотела завершить получение университетской степени по политологии и международным отношениям и в конечном счете устроиться на работу корреспондентом на немецкое радио или писать в журнале, специализирующемся на проблемах Ближнего Востока или Северной Африки.

Таков был мой план, но в реальности все пошло совсем по-другому. Я делила свое время между учебой и написанием статей в местные газеты и на радио. Чтобы не платить за жилье, я жила с родителями, но откладывать много денег мне в итоге не удавалось. После многих лет каторжного труда в плохо проветриваемой кухне у отца начались астма и боли в спине, которые не давали ему подолгу стоять на ногах. К тому времени, когда я вернулась домой, он работал сокращенный рабочий день и вскоре ушел на пенсию. Мама тоже рано ушла на пенсию из-за болей в спине и плечах, возникших из-за того, что она годами таскала тяжелые утюги в церковной прачечной. Также родители страдали от депрессии, хотя они об этом и не говорили. Иммигранты их поколения, уборщицы и повара, они тяжело работали и никогда не поднимали голову, никогда не бросали вызов властям «немецких немцев». Многие годы мама ходила к врачу, назначавшему ей болезненные инъекции от шума в ушах, который так и не прошел. Мама смиренно допускала, что он знает, что делает, пока я не пошла с ней на прием и не спросила, почему ее состояние не улучшается. Доктор был чрезвычайно удивлен.

– Обычно такие люди, как ваша мать, не задают вопросов, – сказал он.

– Мы не понимаем, что у нас тоже есть права, – позже сказала мне мама. – Мы никогда не решаемся ни о чем спрашивать.

Родители покинули свои дома и свои семьи, они без устали работали, чтобы создать лучшую, более легкую жизнь для своих детей, но нам все равно приходилось страдать. Когда босс моего отца несколько лет назад умер, хозяева здания в красивом зажиточном районе, где я выросла, решили продать дом, и нас попросили выехать с квартиры. Мы переехали в другую часть города, в район, где раньше жили американские военные и все дома выглядели абсолютно одинаково. Бывшие бараки покупали и превращали в дешевое жилье, по большей части оно предназначалось для иммигрантов. В нашей новой квартире входная дверь открывалась прямо в гостиную, как это принято в американских домах, в то время как у немцев обычно бывают прихожая и коридор, ведущие в более интимное жилое пространство. Управляющие этих зданий расхваливали встроенные шкафы и книжные полки, но позже мы узнали, что некоторые из них впитали яд из дезинфицирующих веществ, которые использовали, чтобы их отмыть.

Моя сестра Фатима работала, но зарабатывала немного и из-за своей инвалидности нуждалась в поддержке. Брат еще учился в школе. Поскольку родители больше не могли много работать, все обеспечение семьи легло на наши с Ханнан плечи. На двери моей спальни все еще висела фотография Редфорда и Хоффмана, но теперь я знала, где я должна быть – не в гламурном мире американской журналистики, а здесь, дома.