– Конечно-конечно, – проговорила Анна. – Мы тут… еще работаем, хотя уже порядком устали, сам понимаешь.
– Как прогресс? – поинтересовался я, заходя и пожимая Томасу протянутую руку.
– Очень неплохо, – ответил Томас, ничуть не смутившись. – Хотя я предполагал, что будет проще.
– Это точно, – поддакнула Анна. – Вроде бы всего лишь этикетки! – Она осушила бокал залпом и спросила меня: – Налить?
– Давай.
Анна пошла принести мне бокал. Я стал рассматривать стол и заметил еще одну милую деталь: накрыто было на двоих.
– А где Селена?
– Ушла забирать дочку из сада, – сообщил Томас.
– А… а у вас своих нет?
Он откинулся на спинку дивана и сделал глоток вина – что я счел довольно невежливым, поскольку мне еще не налили.
– Пока нет.
– Женаты?
Улыбка.
– Тоже пока нет.
Я смотрел, как его полные губы касаются бокала, и нервно грыз небогатую жировую ткань своей собственной пары, давно утратившей былую пухлость под воздействием сигарет, тяжелых раздумий и хронического недосыпа.
– Девушка?
– Девушка была, но мы расстались. Не хотела переезжать.
Вернулась Анна с бокалом и еще одной бутылкой.
– Надо же, как нехорошо вышло, – проговорил я.
– Что нехорошо вышло? – спросила Анна.
– С девушкой Томаса.
– О… Да, действительно.
– Она очень привязана к своей семье, – пояснил Томас.
Мы с Анной, как роботы, начали на разные лады повторять, что переезд – дело серьезное, и все это очень тяжело, ничего не попишешь… Так продолжалось до тех пор, пока я не перестал понимать – связано ли растущее напряжение с необходимостью притворяться, или я действительно мешаю им работать.
– Ладно, мне пора в студию, – заявил я, вставая. – Какие планы насчет ужина?
Прежде чем ответить, жена посмотрела на Томаса, и это резануло меня ножом по сердцу.
– Мы думали заказать доставку. Наверное, пиццу. Потому что, – она кивнула на ворох бумаг на столе, – работы еще много.
«Спокойно, Ричард. Хладнокровие. Чувство собственного достоинства».
– Тебе что-нибудь заказать?
– Нет, спасибо. – Я постарался придать голосу безмятежность. – Я, наверное, куда-нибудь схожу.
Что я, собственно, и сделал через полчаса, старательно изображая, что опаздываю, хотя всем было понятно, что никаких планов у меня нет.
Ну и пусть моя жена пьет шабли с двойником молодого Роберта Редфорда за некой «работой», которая совсем не выглядит таковой. Ну и пусть мой самый близкий друг не верит в меня, не поддерживает и рекомендует малевать пошлые коммерческие картины. Ну и пусть я понятия не имею, как буду объясняться с женой по поводу своей измены. Я художник, в конце концов! Страдания – моя стихия. Не могу облечь чувства в слова – значит, буду рисовать.
В течение следующих двух часов я опрокинул две совсем уже лишние пинты светлого в ближайшем пабе над эскизами будущего иракского проекта и экзистенциальной писаниной на полях блокнота в духе: «И какой во всем этом смысл?» А когда приплелся обратно домой, никого там не обнаружил. Свет был выключен, бокалы убраны, горы документов исчезли. Я прошерстил гостиную и кухню в поисках записки, но ничего не нашел. Отсутствие хоть какого-то намека на местонахождение Анны ударило по мне больнее самого факта ее ухода. Положено оставлять записку! Даже если злишься!
Теперь я не знал, куда себя деть. Наверное, смотреть кино в гостиной не стоит – вдруг они вернутся. Поужинать я уже успел, от принятого алкоголя шумело в голове и пересохло во рту, и я подумывал, не достать ли из морозилки пинту сливочного мороженого с пеканом, раз все равно нечем заняться.
И я пошел в гостевую спальню, чтобы страдать в уединении.
Не успел я приоткрыть туда дверь, как был ослеплен неоновым великолепием богини плодородия Нгендо и всех двенадцати ее голубых сисек. К лучезарному лбу ее была приклеена записка:
«Забыла про эту жуть в гостиной, Селену чуть удар не хватил! Ты можешь куда-нибудь деть этот кошмар? Мы пошли ужинать. Спасибо. Анна».
«Спасибо» меня ошарашило. За что спасибо? За то, что не путаюсь под ногами?… Вообще, зная Анну, я догадывался: «спасибо» в данном случае заменяло слова, которые она написала бы в других обстоятельствах. «Надеюсь, ты хорошо провел время. Надеюсь, ужин тебе понравился. Мне жаль, что в доме весь день чужие люди. Мне жаль, что все так. Мне жаль, что ты натворил дел».
Сглотнув комок в горле, я прилепил записку на прежнее место и нежно похлопал старушку Нгендо по чудовищной голове. Порылся в ящике комода, извлек затертую кассету с «Крокодилом Данди», разделся и нырнул под одеяло.
Пол Хоган в грубой кожаной куртке крался через буш, прекрасная Линда Козловски в знаменитом черном купальнике со стрингами зачерпывала бутылкой воду из ручья. Я прислушивался, ожидая, что сейчас откроется входная дверь, зазвучат шаги, Анна положит ключи на полочку.
Я ждал напрасно. Внизу была тишина. Минуты шли. Когда американская журналистка и ее охотник на крокодилов сели на самолет до Нью-Йорка, я уже крепко спал.
Глава 17