К началу марта я собрал все материалы для инсталляции и столкнулся с острейшей нехваткой рабочего пространства. На стадии полета творческой мысли я как-то не задумался, что соорудить две платформы по десять квадратных метров в четырнадцатиметровой квартире невозможно даже чисто математически. Не говоря уже о том, чтобы вручную расписать полотно ткани два на три метра.
Анна с Камиллой уехали на очередные государственные праздники, и дом на улице Томб-Иссуар стоял пустой, но Анна не предложила мне воспользоваться студией, а я не стал просить. Скрепя сердце я обрисовал свою ситуацию Азару. Он воспринял это спокойно, если не сказать позитивно, – несчастья в личной жизни добавляли пафоса моему бренду. В его галерее еще оставалось неотремонтированное помещение, он предложил мне конструировать инсталляцию там. Впрочем, эта публичная стирка грязного белья даже пошла мне на пользу: обретя повод каждый день вылезать из своей одинокой норы, я немного приободрился.
За несколько недель до открытия Азар выпустил пресс-релиз, отправив его своим клиентам и клиентам галереи «Премьер Регард» – Жюльен сделал широкий жест и передал ему свой список почтовой рассылки. Я наконец выяснил причину их враждебного настроя друг к другу – и она оказалась никак не связана с закулисными интригами. Никто не уводил ни у кого художников. Просто они вместе изучали в Сорбонне историю искусств и соперничали за самый высший балл. То ли из-за того, что семья Азара была более строгих нравов, то ли из-за того, что многие французы питают плохо скрываемую неприязнь к выходцам из ближневосточных стран, Жюльен имел больший успех на вечеринках, тогда как Азар – в учебе.
В общем, эта глупая вражда давно себя изжила, и Жюльен сделал первый немаленький шаг навстречу, поделившись своими контактами. И Азар разослал пресс-релиз с приглашением отправить художнику вещи, напоминающие о прошлых ошибках. Подношения начали сыпаться, как раз когда я соорудил платформы и почти закончил с флагом.
Когда речь заходит о том, чтобы поделиться чем-то грустным, людей не надо просить дважды. Каждое утро Элис встречала меня мусорной корзиной с вчерашним уловом. Посетители галереи и просто те, кто проходил мимо, оставляли на ступеньках разные предметы. Большинство восприняло приглашение Азара как повод расквитаться с бывшими возлюбленными. Мы собрали горы писем любви и ненависти, документов о выставлении на продажу домов после развода, лучащихся радостью снимков, которые явно больше не радовали владельцев. Вещи с политической подоплекой были, казалось, на грани исчезновения.
Однако все переменилось к середине марта, когда ситуация в Ираке по-настоящему накалилась. Не сумев убедить правительство Блэра в том, что вторжение в Ирак не подкреплено никакими нормами международного права и является незаконным, заместитель юридического советника Министерства иностранных дел Великобритании Элизабет Уилмхерст подала в отставку. И через считаные дни, хотя никакого оружия массового поражения найдено не было, как не было и поддержки операции со стороны ООН, армия США без предупреждения вторглась в баасистский Ирак. Так, неофициальным путем официально началась война. Война.
Протесты, которые и прежде имели место по всему миру, стали еще яростнее: забастовки, марши, демонстрации в Париже, Лондоне, Токио, Москве, в городах Америки и Канады. В Риме на марш против войны вышло три миллиона человек. Накал страстей и многочисленность акций протеста – к концу марта счет на них перевалил за две с половиной тысячи – заставили «Нью-Йорк таймс» написать: «Похоже, на планете все же две суперсилы: Соединенные Штаты и мировое общественное мнение».
Я жил в районе с преимущественно арабским населением, и американские флаги в окрестностях моего дома жгли ежедневно. Большинство европейцев знакомо со стереотипом о том, что американцы наивны, упрямы и все как один пламенные патриоты, однако мало кто сталкивался с воплощением этого стереотипа вживую. Но месть американцев за французскую позицию по Ираку была нелогичной и очень едкой. Американские друзья, с которыми я учился на Род-Айленде, присылали мне фотографии меню, где в названиях блюд слово «французский» заменялось на «свободный»: свободный тост, свободный омлет. Супермаркеты прогнулись под общественное мнение и убрали с полок продукты явно галльского происхождения – фуа-гра и некоторые сыры. Из винных магазинов исчезло французское вино. Париж, который прежде был вторым по популярности направлением для американских туристов, упал на семнадцатое место.
Я жил в двух кварталах от площади Республики, где шли протесты, и никогда еще я не был так горд за свою вторую родину. Да, французы бывают напыщенны и брюзгливы, но я всегда считал их обладателями обостренного чувства справедливости. У них было оружие, но они отказались его применять, потому что не видели на то оснований.