Мне так хорошо здесь без тебя

– Я заметил, – сказал я, держа руки в карманах. – Это хорошо или плохо?

– С мужиком сбежала, представляешь? В жизни бы не подумал, что она из таких. Связалась с каким-то байкером, и след простыл. Как видно, в глубине души была оторва. Ну да ладно! Чему обязан счастьем лицезреть? Ехал к Азару и зарулил по дороге?

– Не-е… – Я подвинул себе стул. – Я из дома. В смысле из настоящего.

Жюльен вскинул бровь:

– Ну?

Я положил перед ним открытку:

– Вот этот тип шлет моей жене цветы.

Жюльен со всеми церемониями достал очешник, вынул очки, протер, водрузил на нос.

– Хм-м… – Он повертел в руках картонный прямоугольничек. – Ну, на вид все чинно-благородно.

– Я нашел это на тумбочке у кровати.

Жюльен снял очки.

– Так отплати мерзавцу. У меня один знакомый делает великолепные террариумы. Если решишь послать букет…

Я забрал открытку и сунул в карман.

– Они работают над сложным делом. И он вроде как просто коллега. Друг.

– Конечно… О, кстати, тут для тебя корреспонденция.

– А конкретней?

– Хм, прости. От мамы. И от психов. Они ответили, смотри, вот открыточка. Со Стоунхенджем. Уму непостижимо…

И начал читать вслух:

Дорогой месье Лагранж!

Спасибо, что написали нам. Хотя визит мистера Хэддона был для нас неожиданным, мы всегда готовы поддержать творческий импульс, даже если побуждаемые им действия кто-то (несомненно, ханжи) может счесть «неприличными». Что же касается картины, у нас с ней возникли некоторые трудности. Энергетика сбилась. Возможно, вошла в резонанс с металлической скульптурой, которую нам недавно привезли из Канады. Пожалуйста, узнайте у мистера Хэддона, как там Нгендо. Мы надеемся, что на новой странице ее жизни дела у нее идут хорошо!

Дела у Нгендо шли лучше не придумаешь – прикрытая старым полотенцем в дальнем углу подвала, она вела гору разрозненных пластиковых контейнеров, порванные теннисные ракетки и пакеты со старым тряпьем в астральные высоты.

Жюльен перебросил мне открытку.

– Короче, судиться с нами не будут, уже неплохо. А вот это тебе от мамы.

– Кстати, о письмах, – начал я, забирая у него конверт, – я помню, что просил тебя его выбросить, но, может, ты меня не послушал и…

– Ну что я, тебя не знаю? – перебил Жюльен, вылезая из кресла. – Да как облупленного.

Он, напевая, прошел в подсобку и вернулся с большим картонным конвертом с надписью «Разное».

– Последнее письмо Лизы Бишоп, – объявил он и гордо положил передо мной желтый прямоугольник.

– Я его сам уничтожу. Отправлю в бензин.

Жюльен покивал, но было видно, что он мне не верит.

– Я на самом деле порвал с ней, навсегда.

– Хорошо. – Жюльен скрестил руки на груди. – Вперед. Окуни его в нефть и обваляй в перьях.

– Спасибо тебе, – проговорил я, убирая письмо. – За Азара. Если бы не твоя рекомендация…

Он зацокал языком. Так принято у французов, когда разговор становится чересчур слащавым.

– Просто напиши для меня что-нибудь маслом, пока ты еще не слишком знаменит для таких глупостей.

– Ладно, – пообещал я с улыбкой. – Мои люди с тобой свяжутся.

Мы обнялись, и я ушел, приободренный. Счастье, что мы с ним остаемся друзьями. Все-таки Жюльен занимал в моей жизни важное место.

Было одиннадцать часов, серость ушла с парижского неба, и погода стала почти приятной. Я решил, что нет смысла делать из чтения последнего письма Лизы событие. Для этого занятия вполне подойдет любая обгаженная голубями скамейка.

Хотя я не мог не представить себе, как Лиза сидит за письменным столом и выводит все эти виньетки, ее почерк на конверте больше не повергал меня в пароксизм трепетных мечтаний. Прежде это был целый ритуал – прежде чем открыть конверт, я пробегал по нему пальцами, будто ища тайные слова, начертанные шрифтом Брайля, нюхал и наконец осторожно вскрывал колпачком авторучки. Но это – последнее – письмо не трогало мое сердце. Оно вызывало иной отклик – заставляло тело сжаться, а виски заныть. Впервые не было никакого радостного волнения, я чувствовал лишь неправильность происходящего.

Начало письма я помнил, Жюльен читал мне его по телефону.