Мне так хорошо здесь без тебя

– Ничего, – ответила она, переминаясь с ноги на ногу. – Я просто… не ожидала. Только что проводила Камиллу, она, конечно, в полном восторге. Надо нам… мы тоже должны что-то придумать, она ездит к Мерсье второй раз, теперь наша очередь.

– Да-да-да, – согласился я, кивая всеми частями тела вместе с глупой головой.

– Э-э, ты зайдешь? Мы тут… с Томасом…

– Да, – сказал я, по-прежнему кивая. – Я заметил.

– Мы с ним… работаем. Почти закончили.

Я ее не слушал. В ушах звенело. В любую секунду за спиной у моей жены в дверях мог нарисоваться он, с этими своими губами, шмотками из отдела для гулливеров и босиком.

– Нет, спасибо, мне пора, я просто мимо проходил, не буду мешать…

– А что за новость? – спросила Анна, бросив взгляд через плечо.

– А! Ну да, в общем… Я нашел галерею, куда пристроить инсталляцию по Ираку. Азар Сабунджян заинтересовался.

– Ого! – Анна была приятно удивлена.

– И он берет ее к себе. Ну, в смысле возьмет. В апреле.

– Боже мой, это же чудесно! – воскликнула Анна.

Она сбежала по ступенькам и заключила меня в объятия, пьяня незнакомым ароматом кедра и лайма. Должно быть, она заметила мое удивление, потому что тут же отступила.

– Я за тебя очень рада. Прекрасная новость.

– Ну да, и я просто подумал… ну, надеялся… – Я глянул в сторону ворот. – Глупо. Конечно, у тебя уже есть планы. В общем, я просто хотел, чтобы ты знала.

– Ясно… У нас с этим повторным слушанием работы невпроворот. – Она снова оглянулась. – Ну, мы и пытаемся хоть немного ее скрасить.

«Только не спрашивай про Селену! – заклинал я себя. – Не спрашивай про Жака! Не подавай виду, что тебе стало не по себе от лицезрения этого белобрысого придурка в своем доме».

– Может, зайдешь? Выпьем за успех?

– Нет, нет. Я вам помешал. В другой раз как-нибудь.

– Обязательно. Такое событие надо отпраздновать.

Я попытался улыбнуться:

– Это точно.

Она улыбнулась в ответ, и мне стало совсем плохо. Я внезапно понял: то, что я принимал за печаль, на самом деле было жалостью.

– Приятные у тебя духи, – сказал я, сунув руки в карманы.

– О… – Она зарделась. – Спасибо.

Я смотрел на нее, и мое унижение трансформировалось в ярость. Я хотел вернуть себе жену. Я хотел вернуться в свой дом. Я хотел знать, что там делает этот тип. Но я лишь махнул ей рукой и выкатился на улицу, где совсем недавно краской на асфальте признавался в любви к своему ослику.

Хрупка и неустойчива психика отвергнутого мужа. Десять минут назад я был преисполнен счастливых надежд, и ноги сами несли меня. Теперь же я еле плелся в дом, который не был домом, под гнетом разочарования и, что еще хуже, неизвестности. Я-то думал, что Анна переживает наше расставание так же тяжело, как и я. И лишь теперь мне пришло в голову, что с ее стороны все иначе. Что для нее этот этап не тюремное заключение, а долгожданный глоток свободы.

Глава 20

При всем моем уважении к Томасу Элиоту, я не разделяю его социометеорологических взглядов. Не апрель жесточайший месяц, а февраль. Весь этот бесконечный и безрадостный месяц я собирал материалы для инсталляции и размышлял о том, что буду стирать.

Не так просто подобрать вещи, которые отражали бы ошибки в личном и национальном масштабах.

В британскую машину однозначно пойдет рецепт матушкиной чечевицы с говяжьим языком – катастрофы, на которую она обрекала нас раз в две недели, начитавшись, что молодому растущему организму нужна фолиевая кислота. Я также попросил отца прислать мне пальто, которое я утащил у Алистера Парнелла в начальной школе. Из-за этого дурацкого пальто я не давал бедняге проходу, придумал ему прозвище Макинтош, и она приклеилась надолго. В конце концов, пальто я попросту увел, желая сыграть злую шутку, а потом узнал, что оно принадлежало его старшему брату, который годом ранее умер от аневризмы сосудов головного мозга на лыжном подъемнике. Конечно, я пришел от этого в ужас и, не зная, как с этим справиться, продолжил травить Алистера по инерции. В общем, злосчастное пальто, столько лет пролежавшее на дне моего шкафа, я очень хотел утопить в бензине – вместе с памятью о собственном бессердечии. Еще я приготовил кухонное полотенце с портретом Маргарет Тэтчер и сделал копию выигрышного билета лотереи «Евромиллионы», по которому купившей его женщине полагалось сто тринадцать миллионов фунтов, однако награду она забрать не смогла, потому что ее престарелый муж выбросил билет. И конечно, я просто обязан был постирать вырезку из журнала с фотографией Дэвида Бэкхема, который получает красную карточку на чемпионате мира девяносто восьмого года – роковой момент, принесший победу Аргентине. Ну и, наконец, пропуск для посещения больницы Черинг-Хэмпстед, куда папа семь лет назад загремел с микроинсультом.