Мне тебя заказали

Он говорил монотонным голосом, а сам думал только об одном — об этой фотографии… И она была беременна, так что же получается? Беременна от кого? От Лычкина? Видимо, он и был тем человеком, от которого она до знакомства с ним сделала аборт… И они встречались снова, за его спиной… Какая мерзость… И при этом она устроила сцену ревности у Ларисы…

— Вы что, Алексей Николаевич, не слушаете меня? — услышал он громкий голос Сидельникова.

— А? Что? — очнулся от своих мыслей Алексей. — Да, да… Пётр Петрович, я не в состоянии сегодня говорить с вами. И вообще… Мне все равно. Если хотите, можете вообще ко мне больше не приходить.

— Что за ерунда? Что вы раскисли, как барышня? Вы же боевой офицер, бывали в таких передрягах, мне рассказывал о вас Фролов. А тут… Что? Женщина изменила? Ну и что? Держитесь! Свидетель погиб? Другого найдём… Я работаю и буду работать с вами. А мои вопросы, сомнения, вы не обижайтесь, поймите, они необходимы… Всегда надо помнить главную задачу — вы должны быть не здесь, а на свободе. И чем скорее, тем лучше. Под подписку о невыезде вас освободить невозможно, по таким статьям не освобождают. Так что теперь надо ждать окончания следствия и суда. А моя задача — чтобы вы шли не по сто третьей за умышленное убийство, а по сто пятой статье за превышение пределов необходимой обороны и получили бы два года, желательно условно, или два года исправительных работ… А там, на воле, разберётесь со своими проблемами. Ну а сегодня я вас покидаю, возьмите себя в руки…

Глава 17

Следствие длилось до конца лета. Ознакомившись со своим делом, Алексей понял, что положение его из рук вон плохо и что он непременно будет осуждён по сто третьей статье Уголовного кодекса за умышленное убийство. Сидельников пытался ободрить его, но он в последнее время перестал верить ему. С ним происходило что-то странное, он словно потерял почву под ногами. Кому верить? Что происходит вокруг? Похоже, мир сошёл с ума… У всех на уме только одно — деньги, нажива, а отсюда — предательство, преступления, убийства… И даже Инна, которой он верил как самому себе, предала его, более того — решила поиздеваться над ним, прислав ему в отместку свою фотографию с Лычкиным. Да, наверняка она была беременна от него. И все равно он сочувствовал ей… Она так хотела ребёнка, кто же так напугал её, что у неё произошёл выкидыш? То аборт, то выкидыш… А, ладно, что о ней теперь думать? Теперь надо думать о себе… Да и о себе тоже скучно…

Его, как ни странно, спасали от чёрного отчаяния только воспоминания. Он все чаще вспоминал свою Ленку, вспоминал её постоянные упрёки, её печальные глаза. Как им было хорошо вместе…

Он вспоминал танцевальную площадку в Белгороде, когда он, молоденький новоиспечённый лейтенант, пригласил на танец худенькую белокурую девушку, очень смущавшуюся от его приглашения. «Все пройдёт, и печаль, и радость, — пел голос в репродукторе. — Все пройдёт, так устроен свет…» А он, обняв её за талию, медленно переступал сапогами по площадке и вдыхал запах её волос.

Он прекрасно помнит их первую ночь, её смущение от этой близости… Как же им было хорошо вдвоём… А рождение Митьки… Он принимал его из роддома, этот маленький тёплый комочек жизни, помнит, как сейчас, волшебный запах детского тельца, помнит складочки на его ручках и ножках… Ленка… Митька… Что с ними сделали…

И тем не менее, как ни больно вспоминать о них, это единственные светлые воспоминания, которыми можно теперь хоть как-то отогреть душу. Это единственная точка опоры в омерзительном кровавом хаосе, неизвестно кем устроенном… Впрочем, известно — окаянной человеческой паскудной душонкой, её жаждой наживы, жаждой обогатиться за счёт других… И никакие реформы не исправят положение. Мерзавцев и скотов на свете всегда будет гораздо больше, чем хороших людей, таков закон природы, и изменить его никто не сможет.

Ленка была единственным близким ему человеком… А Инна… Она только внешне немного похожа на неё. Да и то не очень. Это тогда ему так казалось… А внутренне она подла и ничтожна… Как ему теперь стыдно и перед собой, и перед памятью Ленки и Митьки за свои признания ей в любви, за свою нежность и откровения…

И все же что-то не сходилось… Ну неужели она так подла, что в такой момент послала ему с адвокатом эту фотографию без всяких комментариев? Что бы там ни было, не похоже все это на неё, совсем не похоже. Могло быть письмо с упрёками, с проклятиями, но только не это… И тут же кто-то напугал её, лишил ребёнка…

А может быть, это все же был ребёнок не Лычкина, а его? Эта мысль все чаще приходила ему в голову. Инна послала ему ещё одно письмо с Сидельниковым, но он прямо при нем разорвал конверт на мелкие клочки. А потом пожалел о своём поступке. Надо было прочитать, может быть, там и было разъяснение всем этим странным вещам?