Мне тебя заказали

Сидельников продолжал гнуть свою линию, въедливо расспрашивать о том, какая преступная группировка все же была так называемой «крышей» для малого предприятия «Гермес». А Алексей практически перестал работать с ним, он отвечал односложно и отрицательно, так как по этому поводу ответить ничего не мог. Через Сидельникова он порой передавал Сергею Фролову письма, в которых намекал, чтобы он не был с ним очень откровенен. Хотя прекрасно понимал, что все это бесполезно — все письма читались Сидельниковым, это он понял, и информацию, изложенную в них, особенно информацию Сергея, тот использовал в своих, непонятных Алексею целях. И впрямь — написал Сергей о свидетелях Щербак и Сытине, и тут же Щербак была насмерть запугана и отказалась от показаний, а пьяница Сытин убит. Что это — случайность? Вряд ли…

Но тем не менее наивный Алексей не знал того, что и его письма и письма Сергея давно уже не передаются по назначению, а их искусно подделывают и пишут в них совсем другие вещи, умело используя его информацию. А сам Сергей, к сожалению, не сумел понять всей коварной игры адвоката и продолжал быть с ним откровенным. Он поведал ему, что действительно связался после наезда с вором в законе Чёрным, который своим авторитетом прекратил начавшуюся было разборку. Это-то и было нужно Сидельникову, каким подарком для его игры было это…

— Эх, Алексей Николаевич, Алексей Николаевич, — качал головой адвокат. — Я не могу работать с вами при вашей неполной откровенности со мной. Вот ваш друг Сергей Владимирович сообщил мне, что тогда, после наезда на ваш офис, он обратился за помощью к крупному преступному авторитету Григорию Красильникову по кличке Чёрный, который и прекратил готовящуюся разборку. Я даже подозреваю, что Ростислав Расцветаев по кличке Славка Цвет был арестован не без помощи Чёрного, а уж в том, что Амбал был ликвидирован его людьми, я просто-таки уверен. Безусловно, этот Дырявин был членом преступной группировки Славки Цвета и был подослан, чтобы убить вас. Но вы поняли, в чем дело, и сами… того… Это же совершенно естественно, Алексей Николаевич, и непонятно, почему вы от меня скрываете очевидные факты. Я просто не смогу вам помочь, вот чего я боюсь больше всего, — говорил он, имитируя раздражение и досаду. А делать это он умел превосходно. — И это не только ваш большой срок, это и моё поражение, для такого опытного адвоката, как я, это фиаско, провал… Поэтому я порой бываю несдержан с вами, и вы должны извинить мою горячность…

Мутными, безразличными ко всему глазами глядел на Сидельникова Алексей. «Сколько дадут, столько и дадут, — думал он. — Жизнь моя никому не нужна. Раньше она была нужна Лене и Митеньке, а теперь?.. К тому же я предал их память, за то и получил от Инны по заслугам…»

Кроме писем Сергея, он получал и письма от родителей. Уж эти послания адвокат передавал ему в целости и сохранности. Отец и мать были уверены в том, что Алексей впутался в скверную историю, занялся бизнесом, что, по их мнению, было равносильно тому, чтобы заняться организованной преступностью, и при разборке убил какого-то уголовника, угрожавшего ему. До ареста они видели Алексея крайне редко — сначала его краткосрочный визит в октябре, когда он показался им чужим, озлобленным от своего горя и не вполне вменяемым человеком, затем он посещал их несколько раз, довольно весёлый, возбуждённый. Приехал на собственном «жигуленке», что, по их понятиям, тоже было странно: как это за такой короткий срок можно заработать на новую машину, на которую в застойное время люди копили годами? Он рассказывал им о созданной фирме «Гермес», о том, как они торгуют продуктами питания, закупая их в Китае и продавая по российским регионам.

— Не нравится мне все это, сынок, — пробасил отец, всю жизнь проработавший мастером на заводе. — Торговать, перепродавать… На народном горе наживаетесь… Мы верили в Ельцина, он говорил, что сам на рельсы ляжет… Обманул он нас, со своим Гайдаром… Освободили цены, все появилось на прилавках, а кто теперь все это может купить? Ещё хуже стало, раньше хоть не видели своими глазами, а теперь — видит око, да зуб неймёт… Смотрим и облизываемся, купить-то не на что. Вот, Сашеньку толком ни накормить, ни одеть не можем. А у него в классе тоже дети торгашей учатся, так смеются над ним…

— Я могу помочь, я, кстати, и приехал, чтобы дать вам денег, — возражал подавленный таким приёмом Алексей.

— Не надо, — кривила тонкие губы Татьяна. — Я полностью поддерживаю папу, ограбили ваши демократы-дерьмократы народ, и вся эта купля-продажа мне не по душе… Только папа по своей привычке сильно все преувеличивает, никто над Сашкой не смеётся, пришёл он как-то в школу в рваных брюках, которые сам же порвал, подравшись с кем-то перед занятиями, кто-то и назвал его оборванцем. А так мы все работаем, на себя тратим мало, и наш Сашенька сыт и прилично одет. Сам погляди, неужели он похож на голодающего?