Мне тебя заказали

- То же самое относится, кстати, и ко всем нам, - утешил его Гнедой. Все мы жалкие черви, суетящиеся под этим прекрасным голубым небом в поисках хлеба насущного и теплого местечка. И чем ближе человек к природе, к естеству, тем лучше. Вот мои ребятишки, - указал он на телохранителей, - не склонны к рефлексии. Для них один бог - зелененькие... За то я их и люблю, за их святую простоту... Скажу им, чтобы они тебя на руках домой отнесли, отнесут, скажу, чтобы перерезали тебе горло, так ведь перережут, расчленят, сожгут и закопают, такие уж они люди, - засмеялся он и погладил Ларису по белокурым мокрым волосам. А потом по спине, по которой побежали мурашки. Да ты, видать, замерзла, Лариса... А ну-ка, Михаил Гаврилыч, давай, давай, грей свою даму сердца, что сидишь, дуешь водку с пивом? Нельзя быть таким эгоистом, отдай Ларисе тепло своей большой и чистой души...

Он подтолкнул Михаила в спину по направлению к Ларисе. Михаил пододвинулся к ней и обнял ее за спину, по-прежнему не глядя в глаза.

- Да разве так отдают тепло души? - рассмеялся Гнедой. - Ты что такой потерянный? Никак, ревнуешь к старику? Прекрати, какой я тебе соперник? Стар, лыс, сед, близорук, разочарован в жизни... Пережил бы столько, сколько я, полагаю, ты вообще бы не существовал на свете или твоя душа переселилась бы в какое-нибудь иное существо - в кошака, например, или в крысака... И были бы у тебя, Мишутка, совсем иные проблемы, нежели теперь, не о строительстве виллы ты бы думал, а о куске рыбы, крошке хлеба или о том, чтобы никто ненароком не раздавил... Давай, давай, лапай ее, лапай, грей! - привскочил он с места, снова начиная возбуждаться. - Она ведь на самом деле похожа волосами на покойную Неличку!

Насмерть перепуганный и согретый водкой и пивом Михаил крепко схватил Ларису, и их губы слились в долгом поцелуе. Она тоже хорошо поняла слова хозяина и стала жарко обнимать Михаила. Это очень понравилось Гнедому, он начал приплясывать около них, хлопая в ладоши, а затем помрачнел, придал лицу мечтательное выражение и стал декламировать заунывным голосом:

- Это жуткая страсть, это нежности власть, это мы среди гроз и ветров...

Он закатил глаза, ходил вокруг них и читал стихи. А возбужденные страхом Лариса и Михаил обнимались совсем уже откровенно. Неожиданно Гнедой сам прервал действо.

- Да вы что, - прикоснулся он к плечу Ларисы, нахмурив жидкие брови. Обалдели, что ли, от своей любви? Люди же кругом, что вам здесь, публичный дом, что ли? Вы где находитесь? Здесь же общественное место, место отдыха горожан и поселян... Еще минута, и трахаться бы здесь, при людях, начали... Вот что любовь с людьми делает...

Лариса оторвалась от Михаила и стояла, тяжело дыша и какими-то ошалелыми глазами глядя на Гнедого. Тот подмигнул ей и укоризненно покачал головой.

- И вообще, приведите все себя в приличный вид! Одевайтесь! скомандовал он. - Распустились тут, знаете, что старик Евгений Петрович Шервуд добр и терпим... И в силу своей природной застенчивости не может никому сделать даже замечания...

Орава стала одеваться. Затем сели в машины и поехали по домам.

- Эй, Мишель! - крикнул Лычкину из окошка машины Гнедой. - Будь сегодня вечером дома, я тебе позвоню, дело есть. Сейчас хотел поговорить, а ты тут со своим развратом меня выбил из колеи... Я, возможно, даже заеду к тебе. Не поздно, часиков в двенадцать ночи, ну, максимум, в два-три... Очень важный разговор...

...Войдя в свою шикарную квартиру, Лариса и Михаил долго не могли произнести ни слова, сидели в креслах и молчали. Затем она вскочила и бросилась в ванную. Там она провела не менее часа. Из ванной сквозь шум воды слышались какие-то судорожные приглушенные звуки. А когда она вышла из ванной в белом банном халатике, Михаил, сидевший в кресле и уже осушивший полбутылки армянского коньяка, увидел, что ее глаза красны от слез. Она просительно глядела на него...

- Ничего, - произнес уже ощутимо пьяный Михаил. - Зато у нас есть деньги, много денег... Мы можем позволить себе все, чего хотим...

Но его слова не утешили Ларису, она стала оседать на пол, встала на колени, а затем уронила голову на пушистый красный ковер и отчаянно зарыдала. И Михаилу нечем было утешить ее. Стресс заливали спиртным и заедали яствами...

А в час ночи, когда они, совершенно пьяные, уже легли спать, раздался звонок в дверь. Михаил бросился открывать.

- Ну, Мишель, - улыбался стоявший на пороге Гнедой, облаченный в ослепительно белую тройку, - впускай гостя. Важное дело есть...

Глава 2

Ноябрь 1995 г.

Заключенный Кондратьев лежал на верхних нарах и думал... У него было странное ощущение какой-то внутренней тревоги. По старому опыту он знал, что это чувство его не подводило, примерно такое же ощущение было у него тогда, в августе девяносто первого года, перед взрывом на душанбинском вокзале.