-- Могу сейчас. Примерно часа через полтора, если вы конечно еще на работе будете. Куда подъехать?
-- Я пришлю за вами машину, -- Оксана свет Владимировна и не подумала отвечать на мой вопрос.
-- Нет. Я сам прекрасно доберусь.
-- Да? -- В голосе следачки послышалось сомнение, словно она была не уверена в моей дееспособности, или боялась, что я до нее не доеду. Например, сорвусь в бега.
-- Да, да. -- Я начинал злиться. -- Адрес говорите.
2
На электричку мы успели. Ника настояла на том чтобы поехать со мной.
-- Я еду с тобой. -- Тон безапелляционный.
-- Нет.
-- Да.
-- Ника, послушай, тебе там делать нечего. -- Я не собирался с ней спорить, но и брать с собой тоже. -- Я еду один и точка.
-- Я еду с тобой, и точка, -- передразнила она меня.
И отвернувшись крикнула:
-- Надежда Петровна, Сережа с Дашей где?
Я вздохнул спорить с ней было бесполезно, она была еще более упертой чем я.
-- Хорошо, но только до города, а там ты домой, я в управление. И давай в темпе, времени мало.
Ника фыркнула:
-- Успеем.
-- Вы позовите их, -- обратилась она к вышедшей на двор соседке, -- мы шашлыки затеяли, да вот срочно уехать надо. Не пропадать же добру, тем более - мы их позвать хотели.
-- Сколько им готовится осталось? -- Это уже мне.
-- Минут десять, пару раз перевернуть и все.
-- Пусть приглядят, потом покушают. Фил шашлыки вкусные делает. И за домом приглядите, ладно? Мы завтра с утра приедем.
-- Ты скоро? Я уже.
-- А я еще нет. -- Проворчал я, запирая дверь.
Вот что мне в ней нравится, помимо всего остального, так эта ее легкость на подъем. Раз и сорвалась. И вещей никаких, кроме мобилки, и MP3 плеера. Ни сумки, ни косметички, ни кошелька - деньги в кармане таскает.
-- Надежда Петровна, вы уж проследите, чтобы ваши мальцы, когда закончат, огонь затушили. -- Обратился я к соседке. -- А то сушь такая, до пожара недалеко.
Вагон был пустой, кроме нас с Никой, лишь припозднившийся рыбак, да тетка в платке и темном, совсем не по сезону платье. Мы сидели на жесткой скамье, Ника, положив голову мне на плечо и обняв за руку, с закрытыми глазами слушала плеер. Умница девочка, с вопросами не лезет, сочувствия не выражает, соболезнований не высказывает. Не то у меня настроение, чтобы на вопросы отвечать, и сочувствия выслушивать.
Из наушника до меня доносилось еле слышное бормотание:
Но Ника не подпевала, хоть я знал - это ее любимая песня. И когда бы, и где бы, она ее не слушала, то обязательно вторила певцу. Или в полный голос, если одна, или беззвучно, чуть шевеля губами, если на людях. Сейчас ее губы были плотно сжаты.
-- Ника. -- Я нагнулся к девушке.
Она подняла на меня глаза.
Я прошептал:
Она улыбнулась и шепнула в ответ:
-- Я тоже тебя люблю. -- И снова закрыла глаза.
Ехать до города минут сорок, есть время все обдумать. Вот только что, все? Смерть Таши? Информации мало. Нелепость ее смерти? Любая смерть нелепа, а уж девушки двадцати трех лет и подавно. Жестокость с которой ее убили? Что я об этом знаю? Расчленили, отрезали голову. Мало ли что сетевые борзописцы напишут. Чего сейчас только не выдумывают, для привлечения аудитории. Всему верить нельзя.
А чему можно?
Памяти?
С условием того, где я сейчас работал, то и памяти верить нельзя. Она может оказаться чужой. Или вовсе отсутствовать.
Но я свою не покупал и не продавал! Вот она моя жизнь, как на ладони!
До четырнадцати лет я жил в глухой сибирской деревне. Даже не деревне хуторе, в семье староверов. Проучился всего семь классов, и то, больше помогал родителям по хозяйству - в сельском доме всегда есть работа, чем грыз гранит, скорее шпалу, науки. А потом сдернул, просто банально стащил из комода свидетельство о рождении, паспорта я не получал - у отца были очень ортодоксальные взгляды на бумаги выдаваемые государством, даже не знаю как он согласился получить свидетельство о рождении. Здраво рассудив, что делать мне в тайге нечего. Помощников у родителей предостаточно, трое старших детей и двое младших, так что без меня они как-нибудь обойдутся.