Мнемозина, или Алиби троеженца

Лучше заткнем глаза свои и уши, чтобы никого вокруг не слушать, и чтобы только чувствовать себя!

Вот так я тихо думал и наслаждался семейной идиллией, случайно образовавшейся в квартире Скрипишина. Прошло уже несколько дней.

Вера уже постепенно пришла в себя, Нонна Львовна заваривала ей каждый день кровоостанавливающий чай из крапивы, куда еще добавляла валериану с семенами укропа, а чуть позднее делала ей спринцевания с облепиховым маслом и настоем ромашки.

Скрипишин исправно бегал в магазин, и очень часто приносил хорошее сухое вино, которое пили все, за исключением Веры.

На радостях, что мы так ловко провели Филиппа Филипповича и остались все вместе, каждый вечер мы устраивали бурное застолье.

Играли в картишки, рассказывали друг другу анекдоты, пели застольные песни «Ой, рябина кудрявая!», «Старый клен», «Вот, кто-то с горочки спустился», и даже ни разу не пытались смотреть старый Скрипишинский телевизор.

– От него голова может заболеть, и живешь вроде не своей жизнью, – объяснял я удивленному Скрипишину, который, впрочем, и сам вскоре перестал смотреть телевизор, неожиданно сблизившись с Ноной Львовной.

Теперь Нонна Львовна не журила нас за употребление вина, а сама пила лошадиными дозами, не отставал от нее и Скрипишин.

– Эх, жил бы я бобылем, да так бы и умер, если бы вас не встретил! – говорил Егор Федотович, часто целуя руку Нонне Львовне.

– Вы о чем это?! – наигранно изумлялась Нонна Львовна.

Все мы весело засмеялись, потому что ночами хорошо слышали необузданные и страстные стоны Нонны Львовны и чересчур звонкий, поросячий визг Скрипишина, которые спали от нас через стенку, в соседней комнате.

Капа пила всех меньше, поскольку ее беременность протекала хуже, чем у Веры с Мнемозиной.

После каждого приема пищи ее сильно рвало, и у нее кружилась голова. Возможно, это было как-то связано еще с ее переживаниями из-за отца, который хотел, во что бы то ни стало, разрушить нашу семью!

Нонна Львовна заваривала ей успокоительный чай, шишки хмеля, валерьяну, мелиссу, семена укропа и душицу.

После этого чая Капа спала как убитая вместе с Верой на кровати, а мы с Мнемозиной рядом с детьми на полу.

Какие это были счастливые мгновенья, когда все засыпали, а мы с Мнемозиной совокуплялись в безумном порыве!

Иногда, чтобы показать всем остальным женщинам, как она меня любит, она оставляла на моей шее множество засосов.

Однажды Мнемозина умудрилась с помощью засосов написать на моей шее с левой стороны мое имя – Ося! – а потом с правой стороны – Мой!

Потом все так дружно смеялись, и никак не могли удержаться от смеха еще три дня, пока оставались на шее засосы. Жизнь в квартире Скрипишина протекала легко и незаметно.

С первого же дня нашего проживания у него, Нонна Львовна устроила Егору Федотовичу хорошую головомойку за его ничем не оправданное пристрастие к нацизму, которое сразу же разглядела и в портретах, и в фотографиях Адольфа Гитлера, висящих в его комнате.

– Так он же был хороший, просто его обманули евреи, – отчаянно стал защищаться Скрипишин.

– Евреи, говоришь?! – разгневалась не на шутку Нонна Львовна, и одним хуком слева уложила бедного Егора Федотовича на пол.

С этого дня вместо портретов и фотографий Адольфа Гитлера на стене у Скрипишина стали висеть портреты Зигмунда Фрейда, Альберта Эйнштейна и первого президента Израиля – Хаима Вейцмана. Иногда по вечерам Егор Федотович под руководством Нонны Львовны изучал Ветхий Завет, Тору и Каббалу.

Спустя месяц он мог уже немного разговаривать на идише.

У меня даже сложилось впечатление, что он собирается вместе с Нонной Львовной эмигрировать в Израиль.

Время шло, а мы все продолжали оставаться на квартире у Скрипишина.

Спустя месяц я попытался заговорить со всеми о наших планах на будущее и о том, куда нам уехать из Москвы, но меня никто не хотел слушать.

Теперь наши веселые застолья начинались с утра, а заканчивались далеко за полночь, и пили теперь абсолютно все, даже Капа, которой от этого становилось все хуже и хуже, т. к. она пила наравне со всеми.

А Скрипишин чтобы часто не бегать в магазин, покупал вино ящиками, и привозил его на специальной коляске, приобретенной им где-то по случаю.

Затем в квартире Скрипишина наступили полная анархия и хаос: женщины ничего не готовили, не убирали, не стирали, вскоре объявились мыши и тараканы.

Нонночка и Лолочка пососав молочка у своих пьяненьких мам, Мнемозины с Верой, постоянно спали и почти не подавали никаких признаков жизни. Капа после чрезмерного употребления вина могла часами сидеть над унитазом, издавая порою ужасные вопли.

Скрипишин часто запирался с Нонной Львовной в ванной, где они из себя извлекали не менее сладострастные звуки.

Я на все это глядел глазами чужестранца, совсем нечаянно попавшего в Москву, и также совсем нечаянно обратившего все свое внимание на этот ужасный бардак.

Складывалось впечатление, что на нас так негативно действовала маленькая обшарпанная квартирка Скрипишина и атмосфера бесконечного ожидания с чувством полной неизвестности, незнания о своем будущем.