Много дней впереди

Мы были, как партизаны в маскировочных халатах, все в снегу.

Пришлось долго отряхивать друг друга, прежде чем зайти в комнату.

Снова я сидел над задачей, соображал, соображал, в окно поглядывал... Кристеп старался мне объяснить, как надо её решать, махал руками, вспотел, но я всё равно ничего не сообразил. Нет у меня способностей к арифметике!.. Как они все не хотят этого понять? Я снова списал решение. Сегодня Вера Петровна навряд ли меня вызовет, и Кристепа навряд ли. У нас в классе тридцать девять учеников, она должна успеть спросить каждого. И нельзя же постоянно мучать у доски одного и того же человека.

Не успел я поставить последнюю точку, как во двор к нам въехала грузовая автомашина. Она развернулась и задним ходом стала подбираться к сарайчику. Машина была с верхом нагружена расколотыми поленьями. Я и забыл совсем - мама утром перед уходом три раза повторила, что нам должны привезти из лесу.

Мы скорей оделись и выбежали с ключом от сарайчика.

Шофёр-якут открывал борт машины, чтобы удобней было сбрасывать дрова.

- Давай в сторонку, давай, давай! - сказал он, не оборачиваясь. Зашибёт поленом...

Он забрался наверх и принялся сталкивать дрова. Поленья сыпались на землю, только снежная пыль летела.

- Мы хотим тоже... помогать хотим... - сказал я, когда шофёр остановился на минутку поправить шапку - она у него сбилась на затылок.

Он сердито посмотрел на нас, махнул рукой и что-то сказал Кристепу по-якутски. Кристеп ответил ему, и он крикнул уже по-русски:

- Покоя от вас нет!.. Однако, мальчишки, попадёт поленом по ноге - не реветь. Прогоню тогда совсем.

Это мы-то реветь?

Кристеп и я с колеса забрались в кузов и тоже начали сбрасывать поленья. Мы, конечно, медленней шофёра работали, а всё же машина быстрей разгружалась. Работа эта не лёгкая... Поленья толстые, некоторые из них двумя руками приходится хватать, и то не обхватишь. А поленьев, может, тысяча, а может, и ещё больше. Разве сосчитаешь?

Мы хорошо работали, старались, и шофёр больше не ворчал.

Дров в кузове оставалось не так уж много, когда мама пришла. Она пришла не одна. Следом за ней в воротах показался Фёдор Григорьевич.

Я сперва даже не узнал его; он сегодня совсем иначе выглядел: в короткой меховой куртке, в чёрной, а на ногах - белые бурки, обшитые яркой коричневой кожей.

В воротах они остановились. Мама что-то сказала, повернувшись к нему, он ей ответил, и она приподняла руку, точно защищалась. Фёдор Григорьевич засмеялся, и она засмеялась и весело закричала:

- Вот сколько тепла нам привезли! Ну-у!.. Все вместе мы это сейчас, мигом!..

А чего там мигом, когда почти всё разгружено?..

Мы последние поленья сбросили и спрыгнули. Надо было ещё уложить дрова в сарайчик, а то их занесёт снегом, и не найдёшь... Фёдор Григорьевич скинул куртку и остался в одном свитере, поддёрнул рукава, как если бы собрался драться. Они с шофёром не торопясь закурили, потом шофёр достал из кабины гладкую блестящую ручку, завёл мотор, и машина двинулась к воротам. На пушистом снегу остались плотные узоры от её шин.

Вернулась мама. Она успела повязаться платком, нацепила большие мохнатые рукавицы, как лапы у медведя. Она их недавно принесла домой: будет надевать поверх обычных перчаток, когда в холода ей придётся ездить к больным на вызовы.

- Уговор такой - от меня не отставать, - предупредил Фёдор Григорьевич, набрал большущую охапку дров и пошёл в сарайчик.

Мама, Кристеп и я подносили ему поленья. Он их укладывал одно к одному, а ведь поленья неровные. Мы втроём еле поспевали за ним. А сарайчик-то, оказывается, какой большой! Целую машину дров уложили в поленницу, а там ещё столько же места осталось, если не больше.

- Кору вы тоже подберите и посушите её, - посоветовал он, вытирая руки снегом. - Лучшей растопки зимой не найти.

- Вы бы куртку надели, - сказала ему мама. - Простудитесь, придётся вас положить в больницу.

- Я бы с удовольствием, доктор! Лежишь спокойно в палате, за тобой ухаживают, суют под мышку градусник. Хочешь - спишь, хочешь - читаешь, думаешь о приятном. Милая жизнь! Но, к сожалению, ничего такому таёжному волку не сделается. Десятый раз зимую на Севере, ко всему привык.

Но куртку он всё же надел. Мама застегнула ему верхнюю пуговицу, как мне застёгивает, когда я ухожу на улицу. Хоть он и помог нам быстрее управиться, хоть смеялся и шутил, а я думал: зачем он пришёл? То шапку советует какую купить, то с нашими дровами возится - очень ему надо! И мама тоже смеялась и шутила с ним. Один я ничего не видал смешного.

- Дрова привезли вам хорошие, - похвалил он. - Добрый швырок лиственница, сухая...

Швырок?.. Я такого слова никогда не слыхал. Мама заметила, что я удивился, и объяснила:

- Это дрова пилёные и колотые...

- А вот если целые брёвна, то "долготьё" называется, - добавил Фёдор Григорьевич.

- Верно, что швырок, - сказал я. - Сколько мы его швыряли? С машины на землю, ещё в кладовку. Так руки можно отмахать! Но теперь нам на всю зиму хватит, да?